Она открыла, было, рот, но я поднял шуйницу и свёл персты щепотью, заставив её онеметь. Она, как ни силилась, но не могла открыть рта. В глазах возник страх. Она уставилась сперва на меня, а потом побелела и вжалась в стену, узрев Поседня.
Я стукнул посохом о пол и в дверь вбежали анчутки, скрывшись на кухне.
— Да чтоб вас, — раздался оттуда хмельной голос, и звон хрустальный. — Настя! Скорую давай! У меня белочка!
Я улыбнулся, а потом чинно шагнул на кухню. Высокий худощавый мужик с вихрастыми рыжими волосами оборонялся от трёх усевшихся на стол анчуток. Те разом верещали и скакали, наводя страху. Я взял почти порожнюю прозрачную бутыль и нюхнул. Оттуда потянуло вонью очень крепкой водки. Я поморщился и опрокинул бутыль в белое корыто, что стояло вместо столешницы в углу кухни. Зелье утекло в сливную дырку, не иначе в помойное ведро.
Всё старо, как мир честной. Мне даже мысли читать не надобно, чтоб всё понять. Мужик без работы чахнет, да пьет горькую. Денег нет, еды нет, дети разбежались. Жена пилит хуже пилы двуручной, а и сбежать не может — некуда. Такого в кулак надобно сжать, он после и спасибо скажет. Ежели справно службу нести будет, озолочу, а нет — всё одно подохнет спьяну. Отпущу домой, дав ему сухарей в дорогу, путь идёт по болоту. Ежели он сейчас жизнь не ценит, мне и подавно о нём радеть не надобно будет. Пьянь обрыдлая хуже юродивого.
Я отодвинул ногой стол и упёрся посохом в грудь мастера.
— Встань!
Мужик, вытаращив глаза, поднялся со своего места.
— Ты отныне мне служишь!
Он обомлел, не зная, что сказать. Я вышел из кухни, обратился к хозяйке, силой повернув её лицо в мою сторону. И что они так седого медведя боятся?
— Собирай пожитки. Или ты хочешь, чтоб он и далее спивался? У меня зелена вина и хмельного пива нет, а вот работа есть. И злато с серебром тоже. Мне и ремесленник нужен и горничная.
Она закивала головой так часто, что казалось, оторвётся та, не удержавшись на шее. А я достал из мошны денег бумажных. Дюжина алых листов с большими цифрами небрежно упала на пол.
— Задаток сие, — чинно произнёс я, а баба не могла оторвать блестящих глаз от этих бумажек.
— А знаешь ли ты думу мою? — продолжил я, глядя на Лугошу, переменившись в характере, — Новый терем срубить мне надобно. В старый челядь пущу, а сам в новый переселюсь. Кыш, хвостатые, — махнул я рукой на анчуток, прогоняя тех, путающихся под ногами. — Не всё мне в тёмной норе жить, хоромы нужны с красными косящными окнами из цельного стекла вместо слюдяшек. Я ведь покровителем цельной крепости буду.