Согласно традиции, брахманы свободны (или почти свободны) от влияния раджаса и тамаса, и все проявления жизненной активности (в том числе и ментальные, ибо ум тоже понимается материальным по своей природе) нацелены исключительно на общее благо. Совсем по-иному реагируют на явления и сущности материального мира те, в чьем естестве преобладает тамас: они действуют почти как животные, автоматически отвечая на внешние обстоятельства, полностью занятые собой, не могущие осознать самих себя и людей, что вокруг, как потенциально единых. Именно для носителей тамаса и раджаса, преобладающих во всем живом мире, и предназначаются предписания: исполняя их, человек постепенно преображает свою природу; не совершая запрещенных действий, не "грязнит" свой ум, не мысля о недолжном, уклоняется от опасности это недолжное совершить и тем самым "запачкать" свой ум.
Гуна, карма и свабхава в традиционном индуизме жестко увязываются с местом человека в обществе, определенным его рождением, изменить свою природу ему под силу, но для этого требуется долгий процесс перерождений, причем каждый обязан в своей "нынешней" жизни непреложно исполнять обязанности, указанные ему шастрами. Для ортодоксального индуиста невозможен ответ, который якобы дал Дайянанда миссионеру доктору Куперу, поинтересовавшемуся у него, способен ли он, европеец и христианин, стать брахманом, если приобретет нужные ему качества? Дайянанда не колебался: "Конечно же, если ваши достоинства, деяния и привычки будут такими, вы будете брахманом, в этом случае вы и впрямь — брахман">23. Общеизвестно, что касты регулируют профессиональные обязанности, большое значение придается в индуизме допустимости или, напротив, запрету на браки, общение и совместные трапезы представителей разных каст. Правила общения между ними в XIX веке были очень жесткими: к брахману самой высокой подкасты мог подойти брахман из подкасты, что считалось немного ниже по статусу, но прикоснуться к нему он уже не имел права; член подкасты, считающейся еще ниже по статусу, мог подойти не ближе чем на расстояние в 24 фута, третьей – в 36 футов, четвертой – в 64 и, наконец, последней – в 72 фута. Европейцы описывали, как в судах на Юге Индии свидетель давал показания, стоя на сотни ярдов от членов суда – брахманов, чтобы не "осквернить" их своим присутствием. Между ними и низкорожденным свидетелем двигались те, кому он давал свои показания, а они, в свою очередь, передавали их дальше>24. Особенно строгими были правила, касающиеся принятия пищи. К примеру, брахман должен есть еду, приготовленную только брахманом; более того, брахману из самой высокой касты надлежало употреблять в пищу только сырые продукты (масло, молоко, фрукты и пр.) и самому готовить еду. Для членов менее высоких каст правила были мягче. Традиция "чистоты пищи" очень древняя: упанишады содержат тексты, посвященные "мистике питания". В "Майтри-упанишаде" разрабатывается мысль о пище как символе Брахмана (VI.9-17); известна фраза из "Чхандогья-упанишады" – "ахара шуддхи саттва шуддхи" (VII.26.2). Ее переводили по-разному. Рамануджа понимал "ахару" как "пищу", тогда смысл всего речения вместе с последующими строками становился таким: "Когда чиста пища, чиста и саттва", т.е. "природа". Когда чиста "природа", крепка память (о своем истинном "я"), а память обеспечивает желанное "освобождение". Получается, что интерпретация речения выстраивается в связи с этим пониманием "ахары". О пище Рамануджа писал неоднократно, разделяя нечистую еду на три группы: нечистую по природе (лук, чеснок и пр.); полученную из рук недостойного человека, скажем, из рук грабителя; еду, нечистую из-за ее испорченности, грязную, прокисшую и пр.