Арцыбушева знала вся Самара. А жандармы и филеры даже лучше, чем свое начальство. Последнее часто менялось, а Арцыбушев из года в год оставался под их наблюдением. Собственно, быть незаметным ему было просто невозможно. Его большая колоритная фигура еще издалека бросалась всем в глаза. И все-таки он умудрялся вести огромную партийную работу и в Самаре не провалился ни разу. Ни один обыск в его квартире не дал жандармам желаемых результатов. Но для страховки его раза два в год сажали в тюрьму.
Беседа затянулась за полночь. Василий Петрович подробно расспросил Михаила о его прошлой работе, рассказал о последних партийных новостях. Новости были не из лучших: меньшевики продолжали расшатывать с таким трудом созданную партию…
Познакомился Михаил и с новым членом Восточного бюро, присланным на помощь Василию Петровичу, — Андреем Квятковским. Изящный молодой человек, лет двадцати пяти. Модный заграничный костюм. Гладкий немецкий пробор и белокурые усы а ля Вильгельм II. Если бы Михаил встретил Андрея на улице, то принял бы за иностранца. Солидный представитель богатой заграничной фирмы — и уж никак не революционер-подпольщик. Но именно элегантная внешность и светские манеры и помогали ему в нелегальной работе. Квятковский не только не возбуждал у полицейских подозрений, а наоборот, вызывал немедленное стремление уступить дорогу или оказать какую-нибудь услугу.
Квятковский недавно из-за границы. Привез с собой протоколы последнего съезда и ленинские «Шаги». Он нарисовал довольно яркую картину русской эмиграции: в нем были еще свежи отзвуки заграничной партийной борьбы.
Было у Вилонова и еще одно интересное знакомство. Василий Соколов (партийная кличка Мирон) тоже член Восточного бюро. После Арцыбушева — самый старший и опытный, ему уже около тридцати. Из всех самарских подпольщиков он наиболее непоседлив. Ни минуты покоя, как будто в него вселился беспокойный дух. Но суетится не зря. Мирон ведал партийной техникой и в своем деле стал мастером непревзойденным. Это он выработал сложную систему адресов, явок, паролей. Работы у него всегда по горло. Из всех концов России Самара принимала людей, посылки, письма, литературу и почти столько же посылала во все губернии Поволжья, Урала и Сибири. И со всем этим Мирон справлялся почти один.
Работал он умно и осторожно, но, когда надо, был дерзок и смел. В технике подпольной работы Михаил у него многому научился. Все это ему теперь было нужно, ибо отныне он переходит на нелегальное положение.
Теперь он будет жить под чужим именем. Переезжать из одного города в другой, скрываться от жандармов и филеров, ставить комитеты, создавать кружки и тайные типографии, а в случае провала начинать все снова. Работа профессионального революционера тяжела и физически, и морально. Она требует веры, страстной и непреклонной. И еще нужно по-настоящему ненавидеть мерзости российской жизни. А Вилонов ненавидеть умел. «Ненависть была как бы его органическим свойством, — писал о нем Горький, — он насквозь пропитан ею, с нею родился, это чувство дышало в каждом его слове. Совершенно лишенная признаков словесности, театральности, фанатизма, она была удивительно дальнозоркой, острой и в то же время совершенно лишена мотивов личной обиды, личной мести. Меня удивила именно чистота этого чувства, его спокойствие, завершенность, полное отсутствие в ней мотивов, посторонних общей идее, вдохновляющей ненависть».