Хорошо это или плохо, Маша еще не решила. Сидела замерев. Побледнела вся и судорожно сцепила на коленях пальцы.
Виталий прекрасно видел ее состояние, чувствовал нервозность, но найти каких-то других слов, чтобы успокоить, не мог. Не находились они.
Теплоты внутри не было, чтобы сейчас Машку согреть. Старался говорить спокойно, чтобы не пугать. Но она хотела правду, а такую правду вряд ли можно сказать с улыбкой на лице и горячей радостью.
— Продолжай, — прошептала, когда он замолчал.
— Не боишься?
— Нет, — покачала головой, хотя боялась.
— Самое главное, ты понимаешь, что всё это глюк, но не можешь от него избавиться. Не можешь собой управлять. Не знаешь, как с этим бороться. Не можешь с этим бороться. Просто ждешь, когда закончится. Знаешь, когда начинается, и ждешь, когда закончится… — тихо говорил, глядя Марию. — Всё, что тебе сказал Юдин, правда. Но есть одно большое «но». Я был адекватен и психически здоров. Мои приступы — это не следствие какой-то болезни. Это воздействие психотропных, которые мне подсыпали в еду. Я, разумеется, об этом не знал.
— Это делал Юдин?
— Я жил с ним после убийства родителей, и у него была возможность сделать что-то подобное. Да, это было убийство. Наверное, самое время назвать вещи своими именами. Это было убийство, а не несчастный случай, как принято говорить. Всё, что со мной произошло после смерти отца и матери, дает мне право думать именно об убийстве. Но это бездоказательно. И никаких прямых доказательств я никогда не найду, иначе бы уже нашел. Всю жизнь ищу.
Маша знала, что родители Виталия погибли якобы при пожаре. Подробности трагедии она не выспрашивала, духу не хватало. Чувствовала, что для него это очень болезненная тема и боялась ее затрагивать.
— Любимый дядюшка очень обо мне заботился, — саркастически улыбнулся. — Очень хотел, чтобы в четырех стенах меня закрыли навечно. У него почти получилось. Свое восемнадцатилетие я встретил в психушке. Мигом повзрослел. Лет на десять сразу стал старше.
— Он всё это делал из-за денег? — старалась скрыть ужас от слышанного.
— Конечно. Из-за денег. Из-за моего положения. Из-за возможностей, которые открывает мое состояние. Два месяца я провел в психбольнице, где меня кормили препаратами, подавляющими волю. Я их правда не ел.
— Как же ты смог?
— Научился не глотать. Жить захочешь и не такому научишься. Прятал под язык или за щеку. Запивал водой, язык показывал медсестре: полюбуйся, я все сожрал. Таблетки выплевывал. Если приходилось глотать, вызывал рвоту. Потом старательно изображал спокойного психа, проявляя полную безучастность к окружающему. Вел себя тихо и строил карточные домики. Это единственное, что я мог делать, чтобы не стать психом по-настоящему. Но было трудно, — безрадостно улыбнулся, — очень трудно проявлять малоподвижность и безучастность, когда тебе восемнадцать, у тебя в душе огонь, за спиной крылья, а в голове мозги.