– Мы тоже пойдем, – говорит Зануда.
Отморозок согласно кивает, но Куцый мотает головой:
– Кто-нибудь один. Справимся втроем.
– Тогда я иду, – Зануда поднимается и напяливает безрукавку.
– Я тоже.
– Отморозок, ты остаешься, – говорит Куцый.
– Почему я? – Отморозок возмущается, но скорее для проформы – спорить с Куцым нет никакого смысла.
– Потому что здесь должен остаться хоть один здоровый мужик.
Тут сто́ит заметить, что Куцый – редкостный сексист, который считает женщину, как биологический вид – эволюцией мужского копчика.
Мы втроем идет к выходу. Я оборачиваюсь и бросаю Отморозку:
– Кашу мою не вздумай сожрать.
Тот отвечает мне средним пальцем, поднятым над головой. Куцый недовольно хмыкает.
***
Куцый был прав – троих достаточно. Мы бы и вдвоем управились, но все же страховка дело не лишнее – Апекс Апексом, но реверс – процесс неприятный и довольно болезненный. Наверное, подобные ощущения должны были испытывать те, кого четвертовали. Никому, кроме отморозков не нравится, но этих извращенцев можно не брать в расчет – у них уже давно поехала крыша, причем у обоих разом (такое вообще возможно?). Мы проходим длинную череду припаркованных тачек. Обычно мы здесь не ходим, потому что это равносильно пересечению минного поля, когда ты ни хрена не сапер, а из защиты на тебе панамка, да дырявые хлопковые трусы. Потому что за всем этим металлическим хламом не видна улица, не просматриваются углы, большая часть обзора закрыта металлическими трупами, но стоянка короткая, и это – самый прямой путь домой, а потому мы решили рискнуть. Глупо и безрассудно, но иногда и это нужно делать, нужно рисковать, порой и неоправданно, а иначе совсем околеешь в этом гребаном подземельи. Окончательно окрысишься. На всем пути нам не встретился ни один Красный, а Куцего уже начала донимать головная боль, поэтому мы быстро пересекали территорию стоянки короткими перебежками от машины к машине. Зануда бежал впереди, я – в центре, с полным пакетом всякой фармакологической дряни от «желудка» до «задницы» в частности, и отравления в целом, Куцый замыкал. От идущего в паре метрах от меня Зануды разило перегаром, у меня в горле раскинулась пустыня, а Куцего начинал донимать колокольный перезвон в голове. Стоянка закончилась, и мы вышли на финишную прямую – длинный участок тротуара с лавочками, посаженными в бочонки деревьями и узкими полосами газона по краям. Здесь была открытая местность, да и до единственного не замурованного входа рукой подать, а потому мы уже никуда не торопились – вертели головами и медленно шли вперед. Зануда передо мной отчаянно зевал, Куцый сопел, как неисправный паровой котел, а я смотрела на траву и боролась с желанием протянуть руку и прикоснуться к ней. Листва на деревьях, трава, цветы – всё это осталось, все это до сих пор торчит из земли, обвивает ветви деревьев, но стоит прикоснуться, и по телу пробегает мерзкий холод – это похоже на бумагу очень плохого качества. Трава и листва на ощупь мертвые, и это не просто ощущения кожи – ты чувствуешь это всем нутром. Совершенно безжизненная материя, словно бы и вовсе не из нашего мира. То же самое с фруктами, овощами – их на прилавках великое множество, и они не портятся, лежат себе да лежат, и никто их не ест. Не только потому, что они стали совершенно безвкусными, но еще и из-за мерзкого ощущения падали – жуешь как будто бумагу, а внутри все переворачивается, словно у тебя во рту разложившийся кусок мертвечины.