— Публий, это был не ты.
«Не стоит, госпожа».
— Я подселила в тебя духа, как в Друза, когда сбежала из четвертого сектора, — трясет еще сильнее, слова с трудом выталкиваю. Плевать, что капитан успокоится и эффект испарится. Хирург не должен так смотреть на свой инструмент. Скольких может спасти и не спасет, если больше никогда не возьмет в руки скальпель. Я не имею права отнимать их жизни. — Дух сделал все, чтобы снять привязку, ты ни в чем не виноват.
Лех молчит, недовольно ворочаясь спазмом в нервном сплетении. Мысленно шлю его обратно в бездну, из которой вылез, и слежу за капитаном.
— Дэлия, — выдыхает он и садится на пол, облокачиваясь на тюки, — так это правда про Друза и подселение?
В дымчатых глазах столько надежды, что я слабо улыбаюсь. Не поверил мне, но все равно защищал от Наилия. С мудрецом живет, а до сих пор думает, что мир ограничен законами видимой части Вселенной. И ведь не назовешь глупым или наивным. Защитная реакция, не более того.
— Правда.
— Чтоб я еще раз попросил тебя что-то сделать, — ворчит капитан, а я улыбаюсь шире. — Тьер, как ты живешь с этим? Как Наилий…он знает?
Машинально киваю, вспоминая хладнокровную реакцию любимого мужчины на мои странности и будущую армию духов.
— Это же…
— Опасно и непредсказуемо, — подсказываю капитану и ежусь от неприятных мыслей.
Хочется забиться в угол, накрыться тюками и вдумчиво допросить одного мертвого вождя племени каннибалов.
— Помогло хоть? — тихо спрашивает Публий.
Медленно тяну воздух носом и закрываю глаза. Выброс ярости мешает сосредоточиться, но мне много не нужно. Там, где раньше пульсировала толстенная зеленая привязка, сейчас едва мерцает обложенный серым и черным жгут.
— Да, помогло, — устало сообщаю я.
Медик шумно выдыхает и закрывает глаза, перебирая пряди волос. Облегчение успокаивает нервы и проясняет мысли, но поводов для радости по-прежнему нет.
Разжимаю кулак, и с порезов на пальцах течет свежая кровь. Та, что успела свернуться — липкая, и, если потереть, отшелушится. Рубашка испорчена, отстирается чудом. Нужно было сразу полоскать под холодной водой, а теперь останутся желтые пятна. Ладонь выламывает от боли, но я успела привыкнуть, а раны на шее и груди не беспокоят так сильно.
— Дай посмотрю, — просит Публий и встает ближе.
К ранам не прикасается, только осторожно поворачивает меня к тусклому свету лампы и берет за запястье.
— Шею нужно ушивать обязательно. Пальцы тоже. Рубашку распахни.
Здоровой рукой открываю грудь. Дорожек высохшей крови две. Одна с пореза на шее, а другая с царапины у соска. Публий тыльной стороной лезвия прижимал и дергал, но все равно зацепил. Плохая рана, слишком заметная. Что я скажу Наилию на вопрос, откуда она?