После он не отпустил мою руку, повел в диджейку. Дискотека закончилась, ребята заносили с улицы большие колонки, у Геры тоже были какие-то обязанности. Я постаралась найти себе место, где никому не мешала бы, вышла на улицу.
— Лови! — вдруг окликнул Громов и кинул мне под ноги кабель.
Я подобрала и вопросительно посмотрела на Громова, но он сделался серьезным, отвернулся и начал командовать Никите, что нужно делать. Остальные тоже ходили туда-сюда с видом, что нет ничего важнее их занятий. Тогда снова вернулась в диджейку. Гера суетился, но был радостным, что я здесь. Я подыгрывала: была растеряна, держала в руке кабель и протянула ему, когда подошел. Гера улыбнулся, взял и положил на стол. Его переполняла нежность.
Мы вышли, но, спускаясь по ступенькам, я спиной почувствовала чей-то взгляд, кто-то рассматривал меня пристально. Пыталась скинуть это ощущение, но пока мы не скрылись за деревьями, оно не покидало.
На заливе Гера обнял меня, как всегда, со спины. Так ему было легче, но и мне тоже. Я запрокинула голову, положив ему на плечо, смотрела в небо. Черное-черное! И звезд миллион.
— Найди мне Малую медведицу! — попросила его.
Гера отчего-то смутился.
— Не занимайся ерундой! — сказал, как отрезал. — И не ищи ничего.
Я напряглась.
— Может, ее здесь вообще не видно, — добавил он уже помягче. Но поздно, внутри у меня уже все вскипело.
Что, звезды для тебя не подходят? Бред собачий? Да я не верю в романтику настолько давно, что тебе и не снилось!
— Может, ты еще «Южный Крест» станешь здесь искать? — проговорила с издевкой, подчеркивая каждое слово, и громко расхохоталась, «Южный крест» — это созвездие в южном полушарии, которое знала из книг Жюля Верна.
Если пытаешься выставить меня дурой, не на ту напал! Я продолжала хохотать, хватаясь за живот и загибаясь от изнеможения.
— Не смейся, — попросил Гера, осознавая полное поражение.
* * *
После Восьмого марта одна мысль о Саше — и в меня словно вонзали нож. Если случайно упоминала о нем в дневнике, рука сразу пыталась перескочить на другое, я ощущала отвращение, тошноту, гнев, меня трясло, и, если пыталась улыбнуться, мышцы лица не слушались. Даже его имени не могла произнести.
* * *
Я повернулась лицом к Гере и стала рассматривать пуговицы на его рубашке, дергала их и крутила:
— А ты знаешь кто ты? — спросила его.
— И кто же?
— Ты — гад! — сообщила радостно и оттолкнула в шутку.
Если Саша — сволочь, то Геру нужно назвать как-то по-другому, «гад» — вовсе неплохое определение.
Гера рассмеялся, притянул меня обратно.
— Тогда ты — коза!