Однажды Алиса, проглотив очередную порцию капризов и претензий мужа, призналась, что сил нет, харэ… Пора отправлять муженька из этих пуганых «ми-тушных Америк» к бесстрашным русским «птичкам» и «зайкам», потому как у него начинается спермоинтоксикация. Такая циничная, но точная характеристика Миши рассмешила, но и встревожила Марину. Последнее время Миша кидался на всех, как баба в климаксе — то с обожанием, то с ненавистью. О причине этого Марина догадывалась, только никакой вины за собой не чувствовала. Алиса не скрывала, что с первого дня знакомства поняла, какой «ходок» ее обхаживает, что это неисправимо, но приняла предложение пожениться. Да, влюбилась, а как можно в него не влюбиться? С годами поняла, что муж слишком ленив и ценит комфорт, чтобы затевать долгоиграющие романы. Только однажды она дернулась и заподозрила неладное, когда лет семь назад он почти перестал с ней спать, стал спокойнее, чаще проводил время дома с детьми, не срывался неведомо куда. Именно это было подозрительным, ведь всегда с появлением на горизонте очередной добычи возбуждение передавалось в супружескую постель. А тут — расслабленный, веселый, щедрый, не то, что сейчас, когда закатывает скандал с выбрасыванием из шкафа ее вещей и нижнего белья, пересчитывая покупки.
— Ты не подумай, он не жадный, тут другое, — начала Алиса извиняющимся тоном, — психует, что мы с тобой все время по распродажам бегаем. Мол, сколько нужно чулок, трусов, лифчиков бабе, которая никуда не ходит и никому, кроме него, не нужна? Понимаешь, он меня унижает. Всегда. Может и матом послать. А теперь кажется, что еще и ревнует.
Марина и сейчас испытывает неловкость, припоминая свою реакцию и последовавший вопрос: «К кому ревнует, к Сашке?» — намекнув на мужний интерес.
— Почему к Сашке? К тебе, дорогая.
И теперь, вспомнив, чуть не поперхнулась соком… А тогда, закашлявшись, судорожно искала предлог, чтобы поскорее уйти и не продолжать этот опасный разговор. Благо, телефон завибрировал сообщением, которое было пятым гневным от Миши в тот день. Он настаивал на встрече в отеле. Марина изобразила на лице озабоченность и засобиралась по срочному делу. Алиса обняла, чмокнула в щеку и попросила найти время «для посидеть и поговорить по душам» — ей надо выговориться, а иначе слетит с катушек.
Ни тогда, ни после так и не дошло до постели, просто не дошли. Они встретились в ресторане. Миша уже был пьян и продолжал подливать, якобы в шутку, неся ахинею про Алиско-Маринкину лесбуху, которая его еще больше заводит и, явно издеваясь, предложил стать третьим. Марина не ожидала такой пошлости от человека, которого ценила за безукоризненный вкус и чувство меры. Она поняла, что сейчас возможен любой поворот, даже грубость и насилие. Проорала что-то невразумительное про мужское скотство, про унижение жены, хотя уж точно из уст давней любовницы это выглядело дико. Когда резко вскочила из-за стола, он больно схватил за руку, вывернув кисть. Бокал вина пришелся кстати: красный винный сок выплеснулся на Мишино лицо, растекся по светлой рубашке и пиджаку. Потом было уже все равно — синяки на запястье, появление Алисы на пороге Марининого дома, ее истерика, что Миша сошел с ума: пришел пьяный, в уделанной вином одежде, наспех собрался и уехал в аэропорт, проорав, что уходит, что детей не бросит, а она ему осточертела.