— Что-то тепло стало, — русский неловко одной левой рукой начал расстёгивать мундир на своей груди.
— Хорошо, что тепло. Скоро будет жарко. Прежде, чем мы приступим, я расскажу тебе суть дела, русский. Пусть твой мозг познает ужас раньше, чем твоё тело — боль, — Гульбеддин решил поглумиться над заложником. В его руках длинная суровая нить. — Видишь, эта нить не даст тебе истечь кровью, когда мы острым ножом внесём некоторые изменения и в наш договор, и в твоё тело! А это раскалённое масло, — Гульбеддин ногой указал на кипящий в огне котелок, — не даст воспалению забрать твою ничтожную жизнь до того, как мы вернёмся домой! Быстрее осознавай сказанное. Думай! Проси помилования. Мы скоро начнём!
— Я всё понял. И на пушту — понял!
Не поднимаясь с места, генерал левой ногой прямо в огне костра, словно мяч, поддел котелок с кипящим маслом и ударом послал его прямо в лицо Гульбеддину. Одновременно его левая рука нырнула под правую руку расстёгнутого мундира, вышла оттуда уже вооружённая «Браунингом». В падении вправо — выстрел в сзади стоящего моджахеда! Второй выстрел — в узел аркана, связывающего ноги. Третий выстрел в сотрапезника с поднятой саблей, готового разрубить русского пополам. Ещё один прыжок в ручей, прыжок на другой берег и за камень, в спасительную тень нависшей скалы и густого боярышника.
Вместо четвёртого выстрела — шквальный огонь из винтовок Мосина с обоих гребней ущелья. Первой мишенью стала мечущаяся огненная фигура горящего живьём курбаши. Через минуту стрельба стихла. В ущелье, тихим пламенем догорали костры. Никакого движения внизу не наблюдалось.
— Прекратить огонь! Винтовки на предохранитель! — послышались команды.
— Кудашев! Вы живы? Откликнитесь! — услышал наш герой голос Баранова, доносящийся откуда-то сверху.
Не отвечая, Кудашев, ибо это был именно он, встал из своего каменного укрытия и, стараясь не попадать в полосу лунного света, придерживаясь каменной стены ущелья, не выходя на его средину, покинул место боя.
Из ущелья ротмистр Кудашев вышел упругим быстрым шагом с высоко поднятой головой. Он был всё в том же генеральском мундире, мокром и измазанным песком и сажей. Треуголка с перьями, полученная напрокат в русском драматическом театре, осталась где-то в злополучном ущелье.
* * *
И пироги, и пельмени, приготовленные в доме Барановых, пришлись ко столу вовремя. В два часа пополудни улица Андижанская вновь огласилась стрельбой, автомобильными клаксонами и многоголосым казачьим хором:
— «Окрасился месяц багрянцем!»…
Русскую народную сменил бессмертный марш Агапкина: