Чу?! Покой ущелья нарушил перестук кованых копыт коней. Горное эхо семикратно разнесло по ущелью голоса джигитов:
— Эй, хозяин! Встречай гостей!
— Эй, Табиб-ага! Не прячься, выходи. Мы к тебе с миром!
— Не нравится мне это место, Сардар! — один из джигитов спешился и взял под уздцы вороного, с которого соскочил Карасакал.
— Почему, Сапар?
— Один вход, он же выход. В случае погони эта щель станет для преследуемых Волчьей Смертью. Так называют это место курды, а гёклены просто — Шайтан-щель!
Карасакал рассмеялся.
— Мы сюда не надолго. Расставь посты, готовьте ужин. Берегите коней. Здесь не только волки, — барсы когти точат! — Карасакал рукой показал на старую иву, чья кора была исполосована острыми когтями до высоты человеческого роста.
Сапар встал на одно колено, понюхал ствол.
— Ну, как? Пловом пахнет?
— Это ирбис! Здоровый, старый, сегодня утром здесь был!
Спешившиеся джигиты дружно смеялись. Шутка, какая бы она ни была, всегда скрасит усталость после долгой дороги. Однако кони вели себя тревожно, фыркали, прядали ушами.
— Так, где же живёт этот костоправ?
— К нему нет конного пути, Сардар. Вот, по этой козьей тропе. Пойдёмте, я провожу.
Старый лекарь-отшельник, или, как его называли редкие пациенты, Табиб-ага, вышел встречать гостей у порога своего жилища.
— Мир вам, уважаемый Табиб-ага! — поздоровались с отшельником гости.
— Да пребудет мир со всеми нами! — ответил Табиб-ага.
В дебрях Высокого Копет-Дага Карасакал-Сардар ожидал встретить отшельника, каких он уже немало встречал и в Персии, и в Пакистане — грязных, обросших немытым волосом архатов и дервишей. Сегодня он обеими руками пожал большие сильные руки аксакала-белобородого в туркменском потёртом, но опрятном шерстяном халате. Бритую голову старца прикрывает красная круглая тюбетейка, большой чёрный тельпек лежит на плоском камне, покрытом белой овечьей шкурой. На шкуре — книга в потёртом кожаном переплёте с титулом арабской вязью и латиницей, рядом очки в стальной оправе. Грамотный человек успел бы прочесть: «Абу-Али-Ибн-Сина. Канон врачебной науки. Типография «Академия Франции» в Париже. 1842 год». Ай да табиб!
По тропе к жилищу отшельника поднялись два нукера из отряда Карасакала, разложили у ног аксакала подарки: стопу свежевыпеченного белого хлеба-чурека, двухфунтовую голову сахара в обёртке плотной синей бумаги, картонную, оклеенную фольгой пачку чёрного чая, мешок джугары-проса.
Аксакал сдержано кивнул головой, поблагодарил за подарки:
— Надеюсь, ваша щедрость не потребует от меня непосильной помощи! К сожалению, моё пристанище — не тот дом, в котором вам мог бы быть оказан достойный приём!