Возвратившись в кабинет, Дзебоев вынул из сейфа новенькую кожаную кобуру, наган и пару картонных коробок патронов.
— Распишитесь. С сегодняшнего дня это ваше табельное оружие, поручик. Откуда у вас этот «Смит и Вессон»?
— С войны, Владимир Георгиевич. Я из Владивостока в Красноводск два с половиной месяца добирался. Без него — не добрался бы. Но, поверьте, за дорогу ни одного выстрела не сделал!
— Что за беда при самообороне! Ладно, пусть и старый друг с вами не разлучается. Дай Бог, чтобы не пригодился! Теперь держите этот пакет, здесь деньги — жалованье за последние два месяца, отпускные, «георгиевские» и представительские, за последние отчитаетесь. Вам снята квартира здесь недалеко, на Анненковской, хозяйка — вдова нашего бывшего офицера, женщина спокойная, понимающая. Квартира оплачена за полгода вперёд. Будет желание, там же можете и столоваться. Знаю, вы сегодня без завтрака. Я тоже. Зато обед нас ждёт званый. Мы приглашены на день рождения супруги начальника штаба Первого Таманского казачьего полка полковника Баранова Максима Аверьяновича. Едем в Фирюзу, столы накрывают на даче Начальника области. Думаю, тебе будут особенно рады.
Подъехала и остановилась уже знакомая Кудашеву коляска Дзебоева, которую сопровождал верховой, всё тот же Кузьмич. В коляске на свободном сиденье корзинка с цветами и корзинка с шампанским.
— Вперёд!
* * *
Над Асхабадом перезвон колоколов христианских храмов. С крыши Кешинской мечети — минарет ещё не достроен — ишан призывает на утренний намаз правоверных мусульман.
Выгоревшее за лето небо вновь приобрело синеву. В небе разминают крылья белые голуби. Асхабад — город голубятников. Их пронзительный свист с переливами никак не нарушает утреннюю гармонию звуков просыпающегося города. Со станции — гудки и свистки паровозов.
Весело отбивают копыта по брусчатке асхабадских улиц. Осеннее утро свежо и солнечно — редкое сочетание для Закаспия. Первые опавшие листья. Самая чудная пора не только в Средней Азии…
— А в Петербурге уже снег…— задумчиво протянул Дзебоев.
Кудашев улыбнулся: «Погода навевает одни и те же мысли».
— В Фирюзе бывали? — спросил Дзебоев.
— Нет, не приходилось. Даже в Асхабаде — только проездом. Детство — в Кизил-Арвате и в Красноводске, юность — в Казанском университете, потом — Манчжурия, Дальний, Владивосток…
— Какой курс оставили?
— Четвёртый выпускной. Практически оставалось только защититься.
— Что же помешало? На войну захотелось?
— Война не была самоцелью, но средством уйти от вовлечения в революцию. На курсе все знали, из какой я семьи. Меня сторонились. В студенческой среде было очень модно полагать себя либералом, нигилистом, наконец, революционером. Героями были не туркестанские ветераны, а народовольцы. В пятом после девятого января начались демонстрации, забастовки, стрельба… Я вернулся в Закаспий, подал рапорт и поехал в Манчжурию. Остальное вы знаете.