Пред Збигневым его богиня, его золотоволосая Киприда. Анжела Киприда, это имя ещё так недавно можно было прочесть на театральных афишах. Киприда — этот театральный псевдоним воспринимался как имя собственное, кружившее не одну офицерскую голову!
— Здравствуй, Збигнев!
— Здравствуй, Анжела!
Збигневу была — впервые! — протянута рука богини. Он принял её и на мгновение прижал к своим губам, так и не решившись поцеловать. Все поплыло перед его глазами. С этого момента он не видел никого кроме Анжелы. Он пожимал мужчинам руки, кланялся дамам, кому-то что-то говорил, отвечал на какие-то бессмысленные вопросы, пил кофе, попробовал предложенный кальян, пригубил за чьё-то здоровье бокал шампанского, представлялся и получал визитные карточки от каких-то коммерсантов, банкиров, социал-революционеров, помещиков, князей и промышленников… И ни на минуту не упускал из виду Анжелу, которую нёс такой же водоворот. Через час она взяла его под руку.
— Идём!
Полуосвещённый безлюдный коридор привёл их в большую, богато обставленную на восточный манер комнату с коврами, позолоченными канделябрами и подсвечниками, низкими столиками, креслами и диванами резного дерева. На стенах красное дерево сменяет набивной с золотом шёлк. Картины в тяжёлых рамах написаны явно не европейскими художниками. Сюжеты — охота на львов и газелей либо любовные сцены, скромные для европейца до неприличия!
Киприда сбросила туфли на каблучках и забралась с ногами на диван, указав Войтинскому на диван напротив.
— Откройте шампань, Збышек. Давайте знакомиться — Ядвига Полонская, из мещан. И отец, и мама были портными, обшивали военных. Детство в Кракове, гимназия. Потом Париж, Сорбонна, естественные науки. В Киеве открылось наследство, уехала в Киев, вышла по любви замуж. Муж — офицер. Поскитались с ним вместе по Туркестану. Он умер в Мерве от малярии. Вдова. Сирота. Детей нет. Двадцать девять лет. Дальше вы знаете. Что не знаете, расскажу потом. За Польшу!
Бокалы встретились. Ядвига выпила до дна. Збигнев последовал её примеру.
— Твоё слово, Збышек. Говори, если есть, что сказать. Это твой шанс, второго не будет.
Этот шанс Войтинский ждал очень долго. Он использовал возможность пересказать своей боготворимой любимой женщине всё, что он думал о ней все дни и ночи с первого взгляда упавшего на неё. Он рассказывал о себе, о своём детстве, о своей маме и сёстрах, о своих снах и грёзах, читал ей на память Мицкевича на польском. Когда вполголоса начал петь колыбельную «Журавушка», Ядвига пересела к нему на диван. Её глаза были полны слез, её грудь душили с трудом сдерживаемые рыдания.