Введение в человечность (Баев) - страница 100

— Нет, что ты! — кивнул я.

— Ну… Тогда начнем, что ли?

Сергей заговорил после второй.

— Интересное дельце с твоим участием мы, Сервелант, провернули, — произнес он, прожевав помидор. — Расскажешь — не поверят.

— Интересное, — подтвердил я, — что верно, то верно. А меня-то чего на допрос не вызывали?

— А зачем? — искренне удивился Слон. — Мы с Мешковым о тебе и так все знаем, а начальству лишний раз глаз мозолить… Оно тебе надо?

— Да, в общем-то, нет.

— Ну и не дергайся. Меньше светишься — дольше горишь. Кстати, Огуречин ваш — тот еще фрукт.

— Где он?

— Хрен его знает. Отсыпается, наверное. Его еще позавчера отпустили. В институт-то не заходил?… А-а, ты ж там уже не работаешь. Предатель науки… Хотя, я тебя прекрасно понимаю.

— Что, не понравилось у нас?

— Отчего же? Понравилось, — слова Сергея прозвучали как-то неискренне. — Люди всякие нужны, люди разные важны. Так в стихах?

— Там про мам, — с улыбкой ответил я.

— Это не беда. «Люди» тоже рифмуются. Да, Огуречин-то! Ну, человечишко… Сдал тебя с потрохами. Хорошо, ему никто не поверил. Ты ж понимаешь, одно дело — новый разум человеку вживить, совсем другое — колбасе. Не представляешь, как наши ржали! Подначивали его, чего, мол, не сожрали колбаску-то? Слава партии, кстати, что не поверили. Злобный он какой-то. И это… завистливый. Невесту свою ни с того ни с сего оскорблять начал, когда мы его брали. Помнишь же? Кстати, вполне себе девушка. Ты как считаешь?

— Приличная, — кивнул я. — Очень.

— Ну и оценки у тебя. Приличная, — хмыкнул Слон. — Ты ж не про мебель! Родители ее, кстати, мне тоже понравились. Папаша после третьей сынком называть начал.

Я в недоумении уставился на Коновалова.

— А чему ты удивляешься? — улыбнулся Сергей. — Мы ж молодые, здоровые. Бывший женишок дерьмом оказался… Стало быть, все к лучшему. А вообще, поживем — увидим, какой пердимонокль проявится, как один из классиков выражался. Может, еще семьями дружить с вами будем. Ты как?

— Я? Не, я не против.

— Надо это усугубить. — Слон тут же наполнил стопки.

— Кстати, Макарыча вашего мы к себе на работу взяли. На принудительную пока. Он хоть и шизоид полный, но башка у него варит… Я те скажу!

— Которого? — последнему факту я удивился еще сильнее.

— Второго. А, до кучи, и первого. Понимаешь, там какая штука? Он с Сайгаком вроде как телами поменялся, но воровской мозг противу ученого жидковат оказался. Ну и сдох, в общем. Потерялся в извилинах Тычкова, так сказать. Короче, объяснять сложно и нудно. Скажу только, что теперь твой бывший шеф двуедин. Как народ и партия… Только ты, смотри, никому про партию не ляпни… Этакое раздвоение личности. Человека два — а мысли одни. Двуглавый, как тот орел, в общем. Такого, брат, состояния, никому не пожелаешь. У нас в конторе живут, в одной камере со всеми удобствами. Как квартира, только решетки на окнах и дверь на ночь запирают. Мы за ними наблюдаем. Живут, я тебе скажу, как кошка собакой! Метелят друг друга от всей души. Кино! Интересно, бляха-муха. Раздвоение не только личности, но и тела. Феномен покруче твоего, колбасного.