Мои глаза были закрыты, но я почувствовал легкое похлопывание по бедру. Когда же я открыл глаза, то увидел мелкого, блондинистого мальчика, который был не старше пяти лет.
— Мистер, вы солдат?
Его невинные глаза смягчили меня.
— Да, — ответил я тихим голосом.
— Круто. Я хочу быть солдатом, когда вырасту. — Большие голубые глаза осветили его лицо.
— Ну, это хорошая цель, но убедись, что сначала пойдешь в школу.
Он сделал паузу и посмотрел на кого-то, кто, как я предполагал, была его мать, идущая к нам.
— А вы уже убивали плохих парней?
Мои внутренности немедленно сжались, и я закрыл рот, прежде чем сказал что-то глупое, вроде: «да пошел ты, малыш» или «не так много, как должен был». К счастью, его мать пришла и схватила его, извиняясь за беспокойство, пока уводила мальчишку. Я наклонился вперед, уперся локтями в колени и провел рукой по волосам. Следующие тридцать минут прошли безо всякого волнения. Затем началась посадка на мой следующий рейс, и я уселся на свое место на целых семь часов.
***
В небольшом пригороде Хьюстона такси подъехало к обочине кирпичного дома, выстроенного в стиле ранчо.
Я отдал сорок долларов и вышел из машины. Схватил свое обмундирование и рюкзак, затем подошел к двери. Все дома на улице были, словно пряничные домики, с одинаково ухоженными газонами, цветочными клумбами у парадных дверей и аккуратно подстриженными кустами под каждым окном. До сих пор не понимаю, почему отец решил жить в этом районе. Дом был больше, чем ему нужно, но думаю, что он приобрел его, потому что именно такой дом очень понравился бы моей маме.
Мама умерла, когда я первый раз был в Ираке. Мне позволили поехать домой в срочный отпуск, чтобы присутствовать на похоронах и помочь отцу привести дела в порядок. Она скончалась от внезапного сердечного приступа. Вся наша округа была потрясена. Казалось бы, она была здоровой женщиной. Регулярные физические нагрузки, хорошее питание. Врачи сказали нам, что после вскрытия обнаружили у нее порок сердца, вызвавший аневризму аорты. И вот, однажды вечером, когда мама смотрела «Колесо Фортуны», сидя на диване — произошел разрыв. Это было так неожиданно: она истекла кровью менее чем за минуту и даже не смогла позвать на помощь. Мой отец был не в себе.
Когда моя первая миссия закончилась, он поместил знак «продается» перед домом и сказал, что больше не может там жить. Он не нашел утешения в воспоминаниях, которые дарили эти стены. Я не виню его за то, что он так себя чувствовал. Тоска обрушивалась на меня каждый раз, как только я входил в двери. Но теперь он жил здесь, в Френдсвуде, в Техасе, в доме, в котором было все, что она бы полюбила. Я никогда не просил его сказать мне, почему он выбрал это место, но уверен — это было в память о маме. Просто мне казалось, что если бы он остался в Бей-Сити, то его друзья и прихожане из церкви, не оставили бы его в одиночестве.