Подумав, один большой кусок сахара отложила в сторону. Завернула в батистовый платочек.
Отнести потом Матильде, русалке, да спросить: как это она умудрилась передать свиток, не замочив его?
***
— Аннет, да постой же, ради бога! Энни! Пого…
Бац!
Белая дверь с раззолоченными виноградными лозами захлопнулась перед самым носом короля, отрезав ему путь в покои маркизы де Клематис. Вот так. Будто не было воркований под луной, распугиваний первых соловьёв поцелуями и страстными стонами, будто не для них цвели жасмин с сиренью и распускались белые лилии в зеркальных прудах Нового парка… Поди, пойми, что творится в головке прекраснейшей из женщин? Вчера она растворяется в тебе, сегодня же — сбегает, рассерженная. А всё из-за чего?..
— Никакая я вам не Энни, — довольно-таки грубо для маркизы огрызнулись из-за двери. — Подите прочь, сир! У меня уже поперёк горла ваши переговоры… «Весьма успешные!» — с горечью передразнила она. — Я не желаю вас видеть, вот. Ступайте — и женитесь хоть на сотне королев, а ко мне больше не подъезжайте. Нам с Анри и без вас хорошо.
— Фу, маркиза, как это… пошло, — несколько растерянно отозвался Его Величество Генрих. — Я же не хотел ничего такого… Э-э… Не думал, что тебя это огорчит. Но ты же должна понимать: на карту поставлено будущее Франкии! И ради него всё же можно немного потерпе…
Бац!
Створка дрогнула от весомого удара с той стороны. Судя по характерному хлопку, сопровождённому звуком посыпавшихся осколков, что-то разбилось, причём запущенное в дверь крепкой, не по-женски сильной ручкой. Похоже, в Аннет бурлила-таки капитанская кровь, усмиряемая до сей поры благородным воспитанием и наставлениями сыновних гувернёров и учителей, и протестовать сейчас — лишь вызвать новый приступ возмущения.
— Аннет, — примирительно начал Генрих.
Бац!
— Я только хотел ска…
Бряк!
— Послушай, это уже не шутки.
Дзинь, бух…
— В конце концов, неудобно перед герцогом… — рявкнул в сердцах. — Вот переедешь в Лувр — круши, сколько хочешь, но за мой счёт, пожалуйста. Пожалей фарфор, он не виноват.
Наступила тишина.
Генрих прямо-таки всей шкурой ощущал, как его любимая, гневно раздувая ноздри, взвешивает на руке очередное изделие чайнских или дрезденских мастеров… но, истинно по-королевски вернув самообладание, возвращает на каминную полку, энергично, с пристукиванием. И кидает в сторону многострадальной двери уже только сердитый взгляд.
— Фарфор… — процедила с неописуемым сарказмом. — А у вас, кажется, неплохой опыт по части разборок с любовницами, сир; лихо это вы на слух определяете…