Шёпотом Мэг попросила кухарку греметь посудой потише: чтобы не мешала её девочке.
…А тем временем их ночная гостья, о которой думали, что она спокойно почивает, осторожно выглядывала из тростников паркового пруда, превратившись в слух. Потому что в прелестной маленькой лодчонке, проплывавшей неподалеку, сидел на вёслах, несмотря на ранний час, сам Его Величество Генрих. А напротив него, на простой деревянной скамейке, не покрытой даже завалящимся ковриком или циновкой, внимала его скупым речам рыжеволосая красавица, одетая хоть и неброско, но очень, очень дорого… Судя по блаженной улыбке, которую Аннет с удовольствием стёрла бы с этого хорошенького личика, ещё не набелённого, она просто млела от речей короля.
Охраны с ними не было. На противоположном от маркизы берегу мелькали в кустах перья на шлемах; но беседа этих двоих была приватной.
Сердце Аннет истекало кровью.
Ах, зачем, зачем она попросила Армана доставить её в Лувр? В какой-то безумной надежде, что все недоразумения между ней и Генрихом, наконец, утрясутся, улягутся сами собой, и найдётся вдруг выход из тупика, в который загнали их обязательства… И вот сейчас она, понадеявшись на встречу, поджидала его в парке. Но вместо того, чтобы откликнуться на приглашение, отправленное со Старым Герцогом, и быстрее ветра мчаться к любимой женщине — этот венценосный негодяй, ни словечка не написав в ответ, отправился на встречу с какой-то… рыжей кикиморой!
И теперь он говорит ей о чём-то чрезвычайно серьёзно, и ветер сносит слова, но и без того всё ясно, потому что эти двое подаются навстречу друг другу, и их губы смыкаются. Вёсла бессильно болтаются в уключинах, и лодку кружит, кружит на месте, пока эти двое не могут оторваться от своего мерзкого занятия…
Злые слёзы кипели на щеках Аннет.
Не сдержавшись, она всхлипнула. Попятилась… Осторожно выбралась с сухой местинки на прочную садовую тропинку. Насухо вытерла щеки. Никто и никогда. Не увидит. Как она страдает.
Прочь.
— Сударыня! — услышала за спиной и стремительно развернулось. Он! Неужели… И не смогла сдержать разочарования.
— А-а, это вы, мастер Жан! Простите, мне надо идти.
— Погодите…
Он подошёл к ней вплотную. Глянул испытующе.
— Есть такое понятие, как долг государя перед отечеством…
— Ах, оставьте!
В груди Аннет задрожала какая-то струнка, но усилием воли женщина подавила её.
— Оставьте эти громкие слова, мастер Жан. Как верная подданная Его Величества, я отношусь с пониманием и одобрением ко всем его действиям. Так и передайте. Вместе с моими заверениями в величайшем уважении и почтительности.