Занявшись трапезой и чаепитием, Яклин продолжил наблюдать жизнь города-крепости Цала Исиды, с интересом разглядывая самих жителей, их одежду, манеру общаться, торговать и покупать, и многие скрытые грани открывались зорким глазам.
Через несколько часов — белое солнце начало клониться к закату, красное же, наоборот, лишь поднялось в зенит, нестройный гул прокатился по площади — люди спешили покинуть свои места, если они были обычными покупателями или зеваками, торговцы старались принять как можно более благообразный вид, нищие и те, кто победнее, и вовсе падали ниц.
— Что происходит, почтенный? — смиренно спросил Яклин у чайщика.
— Да что ты, писец? В своем ли ты уме или ты чужеземец, и в наших краях недавно?
— Ты угадал, почтенный, только сегодня утром вошел я в северные врата вашего благословенного града…
Договорить Яклин не успел, поскольку чайщик с небывалой прытью для человека его комплекции рухнул вниз и не поднимал головы, поэтому продолжать беседу Яклину было просто не с руки.
Тогда он внимательно уставился на улицу, заняв предварительно выгодное для себя положение: плетеная перегородка надежно скрывает его от посторонних взглядов с площади, между тем площадь в прекрасном обозрении, за счет отверстий в плетении.
По площади шествуют открытые носилки, которые несут шестеро огромных, меднокожих рабов в одних повязках. Впереди и позади носилок также семенят рабы и рабыни. Рабы несут опахала из фиолетовых с желтым, драгоценных перьев, а рабыни, с крашеными кармином сосками, тоже в повязках, но более длинных, посыпают дорогу разноцветными благоуханными лепестками.
Но Яклин недолго разглядывал всю эту толпу людей — от силы секунды две-три, потому что его вниманием сразу и безраздельно завладела та, что возлежала на самих носилках.
Вся поза женщины говорила сама за себя, рассказывала о своей хозяйке — о ее скрытой, но неуемной звериной грации и о лени, как будто женщине в тягость принимать все эти почести, но так уж вышло. Смуглая нога согнута в колене, и Яклин увидел, что совершенная щиколотка этой сошедшей с небес богини украшена золотыми браслетами, увитыми живыми цветами.
Гибкий, изящный стан, покатые плечи, горделивый поворот головы на точеной шее. Тяжелые потоки высветленных на солнце волос, струящихся сквозь переплетения золотой диадемы, словно оттягивают голову женщины назад, лицо ее немного повернуто вверх, к сиреневому небу Зиккурата.
Взглянув на ее лицо, Яклин уже не смог оторвать от него взгляд: тяжелые, насурьмленные ресницы и густо подведенная черная краска не скрывают безграничного презрения к происходящему в мире очей, что таят дьявольский, бешеный огонь, готовый смести все на своем пути. Тонкие ноздри с одной стороны украшает кольцо с прозрачным, как слеза, крупным алым камнем, пухлые, покрытые пурпурной краской губы и порочная линия рта обещают бездну наслаждения для безумца, который осмелится прикоснуться к ним, сорвать поцелуй. Крохотная родинка над верхней губой манит и придает женскому лицу еще большую капризность, ещё большее совершенство. Гладкая, нежная кожа щек светится персиковым румянцем.