Парадная дверь засветилась радугой, и Нортроп вошел в здание. В нос ударил знакомый больничный запах. Большинству людей он не нравился, но только не Нортропу. Для него это был запах долларов.
Больница была настолько старой, что ее еще обслуживали медицинские сестры и санитары. Конечно, по коридорам сновало множество роботов, тем не менее режиссеру попадались то чопорные медицинские сестры средних лет, которые толкали перед собой передвижные столики с маисовой кашей, то дряхлые старики, методично двигавшие половой щеткой. В начале своей карьеры на телевидении Нортроп сделал документальный фильм об этих живых ископаемых больничных коридоров. Он получил за него премию. В памяти режиссера всплывали кадры, запечатлевшие и медицинских сестер с дряблыми лицами, и сверкающих роботов; фильм был ярким свидетельством бесчеловечности новых больниц. С тех пор много воды утекло. Теперь от режиссеров требовали иного, особенно после того, как были изобретены интенсификаторы восприятия и телемедицина превратилась в подлинное искусство.
Робот проводил Нортропа до палаты номер семь. Там его поджидал Маурильо, маленький, самоуверенный человечек, которому сейчас явно недоставало спокойствия. Он понимал, что допустил промах. Маурильо просиял заученной улыбкой и сказал Нортропу:
– Вы очень быстро добрались, шеф.
– А сколько, по-вашему, нужно времени, чтобы я успел спасти дело? парировал Нортроп.
– Где больной?
– Здесь, почти в самом конце палаты. Видите занавеску? Я ее приподнял, чтобы мы могли уместиться вместе с наследниками, то есть родственниками больного.
– Проводите меня, – попросил Нортроп. – Кто из них опекун?
– Старший сын, Гарри. С ним надо поосторожней. Очень уж жадный.
– А кто из нас щедрый? – вздохнул Нортроп.
Они стояли у занавески. Маурильо раздвинул ее. В длинной палате волновались больные. «Доходяги, мои потенциальные клиенты, – подумал Нортроп. – В мире полным-полно разных болезней, одни порождают другие». Он прошел за занавеску. На постели лежал обессилевший – кожа да кости мужчина с изможденным землистым лицом, обросшим щетиной. Возле кровати стоял робот, от которого под одеяло тянулась трубка для внутривенного вливания.
Пациенту на вид было не менее девяноста. «Даже если сбросить десяток лет на болезнь, все равно очень старый», – подумал Нортроп.
Режиссер оказался среди родственников.
Их было восемь: пятеро женщин – и уже немолодые, и девочки-подростки; трое мужчин – старший лет пятидесяти и двое сорокалетних. Сыновья, племянницы, внучки, решил Нортроп.
– Я понимаю, какая вас постигла трагедия, – печально проговорил он. – Мужчина в расцвете лет, глава счастливого семейства… – Нортроп пристально посмотрел на больного. – Но я уверен, что он поднимется. В нем столько нерастраченных сил.