С друга ли?.. Так далеко в своих ссорах мы ещё ни разу не заходили. Что это было? Вот что?! Передо мной стоял не мой добрый старина Эдди, а незнакомый мужчина с искажённым от ярости лицом.
— Мы не закончили, Эренифация, но ты права: лучше продолжим разговор завтра, — сказал он тихо, и в голосе его клубилась змеями холодная злость.
Я метнулась в сторону, а Эдди буквально вылетел вон, чудом не задев меня плечом. Я смотрела ему вслед и глотала слёзы. Трогала распухшие губы и думала: наверное, так кончается дружба. Было невыносимо больно и грустно. Доподдевались и дошутились.
А ещё я думала о другом поцелуе. И о том, как я прикасалась ко рту, стараясь запомнить ощущения навсегда.
Да, Эренифация Пайн, день двадцатидвухлетия явно удался. Браво.
Глава 8. Такая разная жизнь
Рени
В дом я пробралась тайком. Долго раздирала спутавшиеся кудряшки, а потом долго нежилась в ванной. Болело тело и душа. Но думать и заново перебирать события не хватало сил.
Я словно отупела. Мысли плавали в голове, как целлулоидные игрушки — лёгкие и неповоротливые. На губе — синий кровоподтёк, на душе — рубец размером с толстую колбасу, которую делает по праздникам миссис Фредкин. Дожилась.
Вниз спустилась тенью. Согрела чаю и долго сидела, обнимая ладонями чашку, вздыхала, пила мелкими глоточками тёрпкий напиток и ждала отца.
Он пришёл под ночь, скользнул по мне отстранённым взглядом и поднялся в свою комнату. А я ещё обижалась на Эдди. Отец не вспомнил. Вообще. И даже за ужином, когда миссис Фредкин попыталась достучаться до него, он махнул раздражённо рукой, приказывая молчать.
Батюшка опять что-то придумывал, поэтому не терпел, чтобы его выдёргивали из внутреннего состояния. Герда неодобрительно поджала пухлые губки, тряхнула кудряшками и открыла рот, чтобы возмутиться.
Я покачала головой. Не надо. Ничего не надо. Уже не важно.
Долго не могла уснуть. Смотрела сухими глазами в потолок и думала. Через пять дней — годовщина смерти мамы. Мне казалось, будь она жива, всё сложилось бы по-другому. И дом не был бы похож на склеп и мастерскую безумного гения одновременно. И о моём дне рождении никто не забывал бы.
Впрочем, мне ли жаловаться? В моей жизни много такого, о чём умные девушки и мечтать не смеют. Поэтому, успокоившись, я всё же уснула, крепко прижав подушку к груди.
Снились мне глаза мистера Гесса и радужный кролик Бит. А ещё — яркое солнце, пыльная дорога, странные ушастые лошади. Я мчалась вперёд и смеялась. Рядом, не отставая, ехал мужчина, закутанный в длинный плащ. Лица не разглядеть, но я чувствовала: мне с ним хорошо и спокойно.