Все слишком изысканно, фешенебельно, и посреди этого великолепия голая я.
Я усиленно моргала, но мираж не исчезал. На всякий случай похлопала себя по щеке, другой. Не сплю.
— Где я? — мой робкий голос эхом отразился от высоких стен, оббитых голубым шелком. Перебирая в памяти варианты, вспомнила о происшествии, случившемся накануне в ванной. Торопливо провела ладонью по филейному месту, а оно целое, без единой царапинки.
— Да что за фигня? — перекрестилась на всякий случай, и совсем рядом раздался мужской смех. Грудной, приятный. Я подняла полу балдахина выше и увидела в резном кресле, стоящим напротив нетопленного камина, вальяжно развалившегося типа: рыжеволосого, в белой рубашке с пышным жабо. Он сидел ко мне в пол оборота, но в зеркале, висевшем на стене, видел все, что я делала.
Симпатичный тип, заметив, что я наконец-то обратила на него внимание, повернул голову, и зелеными глазищами, цвета травы, бесцеремонно скользил по моему лицу, голому плечу, с которого по закону подлости соскользнуло одеяло.
Он уверен в себе, даже в кресле сидит, закинув ногу на ногу и с бокалом вина в руке. А я, мало того, что голая, непричесанная, еще и не накрашенная. И в таком виде больше напоминаю ощипанную курицу, чем роковую соблазнительницу. Стыдно и обидно, но стресс придал сил.
— Кто вы?! — я хотела, чтобы голос прозвучал уверенно, хотя бы по-деловому, а вышло испуганно и робко. Рыжеволосый улыбнулся и, отпив вина, небрежно ответил:
— Вы у меня в гостях. Я — викарт Тирс Нормер Рийский рад приветствовать вас в моем доме.
— Верните меня домой! — сходу потребовала я. Если он думал, что при виде окружавшей меня роскоши разрыдаюсь от счастья, пусть губы закатает.
— Почему вы так желаете вернуться в мир, где бедны, едите гадость и живете в халупе? — Викарт какой-то там Райский высокомерно поднял голову, и на его рыжих волосах, рассыпанных по плечам, заиграли блики вечернего солнца.
«Подозрительный тип, — отметила про себя. — Надменный, общается свысока, насмехается и, оскорбляя, пытается соблазнить. Дурак что ли?»
Но стоило Викарту Райскому надменно растянуть губы, меня пронзила догадка:
— Котофеич! — прошептала растерянно я. Вот только он не только наглый, а еще и ушастый. Расслышал мой шепот и скривился, будто дольку лимона лизнул. И вот тут я не выдержала. — Халупа — не халупа, а моя — родная, любимая! Верните обратно! — потребовала решительно.
— Позже. Пока наслаждайтесь гостеприимством.
— Ну, знаете! — я от возмущения хватала ртом воздух. — Тогда, в бедствующем положении вы не были столь высокомерны!