Сигнал к старту ей подал форум в швейцарском Давосе зимой 71-го года, где сливки западного делового общества, недовольные дорого им стоящими издержками дошедшей до тупика кейнсианской модели, решились вывернуть переворот 68-го наизнанку и перейти к хитроспланированному крупномасштабному наступлению по всем фронтам. Экономически оно предполагало рокировку инвестиционным потоком на индустриализацию вступивших в гонку стран периферии, которую Сингапур, Япония, Южная Корея, попозже КНР с ДРВ окончили, получив приз процветания, а прочие края – сюрпризы бедности, с целью подрыва позиций и уменьшенья численности утратившего бдительность, но потенциально опасного слоя промышленных рабочих в центре. Зато там, на крыльях поддержавшей этот обходной манёвр информационной революции, обеспечившей саму возможность рассредоточения предприятий по Земному шару, случился небывалый взлёт сферы услуг, когнитариев (к примеру, программистов), менеджмента – они стали новой базою консьюма, оторванного от производства, что в целом-то является типичнейшей чертою беспорядка и дисгармонии, свойственных неолиберализму. Но его политическая линия протяжением прошедших тридцати лет неизменна – безжалостный демонтаж социальных гарантий да размашистая приватизация, совершённый режимами плутократов под занавес 80-х обряд экзорцизма над призраком коммунизма, кичливо проклятым Фрэнсисом Фукуямой на вечное забвенье…
Пластмассовый мир победил, пролетариат перешёл к обороне, априори обречённой на провал, как в принципе всякая пассивность, если конечно, внимать заметкам авторитетных полководцев вроде Суворова. Хотя, однако, его ученику Кутузову удалось вдребезги разгромить французов только лишь, по хорошему счёту, грамотным отступлением… неважно. Так или иначе, мы живём в обществе, оказавшемся квинтэссенцией негативных тенденций последних абзацев: люди при нём грубо редуцированы к вращению вокруг своего кошелька, исключительно с двумя функциями: копить и расточать деньги в/из него, а диаметр указанного коловорота намертво привязан к их способности плясать под дудку рыночной конъюнктуры. Иные же мотивы для бытия, не проходящие сквозь её узкое горлышко, тщательно вымываются из сознания с помощью любых технологий, от подстерегающих на каждом шагу прозаичных бигбордов рекламы, воспитывающих нас в духе делёзовской машины желания, до интернета, истовой ноосферы из теорий Вернадского, насыщенного большей частью блеклыми бордийяровскими симулякрами. Итого, личность, отчуждённая на производстве, вдобавок утратившая контроль над потреблением, падает к объятьям абсолютной, подобно Матрице из культового фильма, иллюзии, в кому полного товарного фетишизма. Теперь, словами замечательного романа «Generation П» за авторством Пелевина, человек человеку не волк, не имиджмейкер, не дилер, не киллер и не эксклюзивный дистрибьютор, а всего-навсего «вау» – импульс, пробуждающий жажду абстрактной наживы, обуявшую социум переизбытка вещей да дефицита искренних чувств, обратившегося серою массою раздробленных, циничных, завистливых, озлобленных, действительно жалких людишек, интеллектуально скатывающихся к 451-му° по Фаренгейту, соответственно воспринимаемых капиталистами безликими циферками статистики. Их рост щедро стимулируется повальным завлечением граждан в ловушку долговой кабалы у проворачивающих гигантские махинации банковых контор, подтолкнувших неолиберализм к череде сбоев, увенчавшихся опрокинувшим чопорную систему острейшим кризисом 2008-го. Бросившиеся на осмотр искалеченной всяческие эксперты унисон зафиксировали множественные переломы, а по свету пополз тревожный шёпот про её кончину в близком будущем и скрупулёзно-осторожные книжки предрекающих перемены мыслителей, в частности, выдающееся исследование французского экономиста Пикетти о неравенстве. Ясно, что туда либо сюда, но те или иные метаморфозы неизбежны. Исходя из этого, я осмеливаюсь зайти дальше, поставить главный сейчас вопрос: где и когда грянет очевидно надвигающаяся буря? Думается мне, что ключ к верному ответу можно даже при беглом обзоре целиком обоснованно отыскать на раскинувшемся от Карпатских гор до берегов Охотского моря да от Кореи до Карелии просторе, точнее, его восточноевропейском хартленде, известном поле экспериментов – родине первой пролетарской революции.