Было и еще кое-что — то, что она едва ли могла объяснить, облечь в слова. Но когда Алексия находилась в кабинете отца, среди разбросанных дневников, карт и записок, она меньше ощущала свою утрату. Боль притуплялась, она чувствовала себя… цельной. Если бы отец был мертв, или она действительно бы верила в это, то сказала бы, что в кабинете отца витал его дух. Как ангел-хранитель, он стоял за спиной дочери, оберегая и давая ей сил.
Но правда в том, что в смерть отца Алексия не верила — ни тогда, в первые дни после его исчезновения, ни тем более сейчас, после встречи с Джувенелом и Скользящими. Однако это не мешало ей тосковать о нем. И изучая записи отца, она будто разговаривала с ним, вела долгие и длинные беседы, и главной темой в их немых разговорах была Бездна. Они были вдвоем — не считая, разумеется, Эбби, против целого мира. Оттого Алексия не хотела, чтобы Кристофер был там, разрушая их уединение, читал мысли отца, выплеснутые на бумагу, как читала их она — мысли, которые предназначались только ей одной.
Кажется, Кристофера огорчил ее завуалированный отказ, но он нашел в себе силы сказать:
— Я все понимаю. Но как только ты узнаешь хоть что-то — скажи. Плевать на Метаморфозу, я поговорю со знакомыми магами и попытаюсь прийти тебе на помощь там, в Бездне. Или прийти на помощь твоему отцу. Пока не знаю как, но… — Кристофер вздохнул. — Ох, Алексия, я чувствую себя таким беспомощным! Твой отец мог защитить тебя, а я…
Она взяла теплые руки любимого в свои, заглянула в его глаза, смягчая взгляд улыбкой.
— Ты не виноват в том, что так происходит, что отыскать человека в Бездне можно только лишь благодаря узам крови.
— Должен быть способ, — упрямо сказал Кристофер. — И если он есть, я его найду. Я люблю тебя, Алексия, я сделаю для тебя все — и возможное, и невозможное.
Спустя час, простившись с Кристофером и позавтракав с Эбби и Мири, все еще не пришедшей в себя от счастья, Алексия заперлась в кабинете отца. И в то время, как в ее голове звучали слова жениха, она сгорала от стыда.
Кристофер любил ее, он готов был на все ради нее, а она…
Да, она его любила и хотела называться его женой. Алексия с детства знала, что они предназначены друг другу. Но… Почему образ Джувенела продолжал преследовать ее даже здесь, в Альграссе? Почему мысль о том, что магия Метаморфозы однажды все же разбросает их по разным полюсам, будто бы обливала кислотой сердце?
Что с ней происходило?
После встречи с Джувенелом вдруг разрушилась ее цельность и Алексия, словно фарфоровая статуэтка, раскололась на две части. Одна половина души — ее темная половина — жаждала ощутить прикосновение Джувенела, гадала: каково это — провести кончиками пальцев по сверкающим рунам на его коже, гадала, каков на вкус его поцелуй?