Здравствуй-здравствуй, мой хороший. Как ты? Мертвые сестры тебе докучают? Не страшись, они так же одиноки, как все мы, им и нужно-то самую малость — бутылка вина и горячее тело, готовое разделить ее надвое. Как поживает сумасшедшая Рута? Скоро ли соберется дождь? Безглазая Олли ждет его, изнывает без вестей от давней своей подруги. Когда ты отпустишь их, дом, когда позволишь отправиться дальше? Или ты — финал их истории, мрачный и пыльный, пустой и покинутый? Словом, такой, как они заслужили. Спит ли в своем кресле старая Нэнни? Не время ли рассказать ей, что она умерла? А может, она давно уже знает это, только не хочет бросать тебя, дом. На кого ей тебя оставить? Хозяйка полна гнева и тоски. Хозяин висит во тьме. Нора потеряна, ворон кружит над ней. Китти снова и снова убегает в сад, мокнет под дождем и готовится к смерти.
Кому нужен ты дом, если не мне? Видишь, я снова вернулся. Я снова здесь. Но это в последний раз. Я клянусь, что больше ты меня не увидишь. А я не увижу тебя. Я никогда больше тебя не увижу.
Дверь в детскую была приоткрыта. Через тусклый витраж пробивался приглушенный свет. Я постучал. Никто не отозвался, и я вошел. Тяжелые гардины заслоняли окно, но и сквозь них просачивались яркие солнечные лучи. Завтра настало, настало и утро. Только Норы в комнате не было. Пустовала кровать. Полог был убран, постель заправлена. На подушке, прикрыв стеклянные глаза, лежала кукла. Поздно. Слишком поздно.
— Девочку унесли в ледник, сын мой. Господь принял душу ее, тело мы предадим земле.
Как разглядеть тьму в самой тьме? Как почувствовать ее, как опередить? Из дальнего угла детской ко мне шагнула фигура. Ворон. Я тут же узнал его. Черное одеяние струилось по телу, будто поток воды. Белая полоска у горла лишь подчеркивала тьму, из которой он состоял. Холодный и властный взгляд прозрачных глаз не был ни оценивающим, ни яростным. Равнодушие. Так смотрят на жука, за секунду до удара.
— Ты пришел проститься?
— Да.
— Что ж, ты опоздал. — Холеные пальцы скрестились на груди, чуть выше распятия. — Но я могу исповедать тебя, сын мой.
— Не нужно. — Я отступил за порог, почти спасся, но ворон вскинул остро очерченные брови, и судьба моя была решена. — Да, конечно. Я исповедуюсь.
— Признать содеянное грехом, покаяться и осознать, вот что нужно тебе. Господь милосерден, он простит все, что достойно прощения.
Мы шли по коридору, и тьма сгущалась за плечами ворона. Сутана развивалась, окутывая мраком все, до чего могли дотянуться ее полы. Дом безмолвствовал. Дом боялся. И я вместе с ним. Ворон отпер тяжелую дверь и первым зашел внутрь. На пороге он задержался, бросил на меня ледяной взгляд и поманил за собой.