Фаза мертвого сна (Птицева) - страница 86

Тесная молельня с тремя рядами резных скамеек. Высокий алтарь вздымался над ними. Стоило ворону подняться на первую ступень, как все вокруг стало несущественным и малым. Только черная тень в самой тьме. Только высокий алтарь и распахнутая книга на нем. Я ждал, что ворон начнет молиться, но он лишь зажег три свечи, одну за одной, и вернулся ко мне.

— Я сяду здесь, а ты опускайся передо мной, и мы будем говорить.

Колени ударились о холодные доски пола. Ворон взял мои ладони в свои и задумчиво покачал головой.

— Вдыхай глубже, сын мой. Ты боишься, но мы под защитой Господней. Чувствуешь? Сладкий ладан, горький дым. Мягкий воск, неподатливая медь. Праведный я, грешный ты. Праведный Бог, грешный я. Нечего бояться, все уже свершилось. Так расскажи мне, в чем твой грех.

— Я не грешил. — Губы пересохли, чувствовать на себе пристальный взгляд холодных глаз ворона было невыносимо, пальцы подрагивали в его ладонях.

— Ты лжешь мне. Мы начнем сначала.

Первая свеча зашипела и погасла. Свет потускнел, тьма клубилась вокруг нас, защищенных слабым огнем.

— В чем твой грех?

— Я был с той, с кем не следовало.

— Что она просила взамен?

— Ничего.

— Ты лжешь мне. Мы начнем сначала.

Средняя свеча зашипела и погасла. Молельня погрузилась в полумрак. Ворон сжал мои пальцы, они жалобно хрустнули.

— В чем твой грех.

— Я был с той, с кем не следовало.

— И что она просила взамен?

— Защитить ее…

По лицу ворона пробежала тень. На мгновение четкие линии исказились, даже волосы, аккуратно зачесанные назад, встали дыбом и тут же опали на высокий лоб, оголяя две залысины по его бокам. Я бы засмеялся от этой внезапной мелочи, мигом превратившей черного ворона в мужчину, перешагнувшего первую черту зрелости, но ледяные глаза сверкнули из-под упавших прядей, и я застыл, покорный и смиренный.

— От кого же ей требовалась защита?

— Я не знаю.

Рывком он подтянул меня ближе, колени подломились, и я ткнулся лицом в темную ткань сутаны. От нее пахло ладаном, дымом и мокрыми перьями. Последняя свеча скорбно шипела, угасая.

— Ты лжешь мне. Мы начнем сначала. — Голос больше не принадлежал человеку, это хищный ворон каркал надо мной, пророча гибель всего, что мне дорого. — Ты — проклятый грешник, сорвал плод, что предназначался мне Господом. Так говори же! Говори, пока я не задушил тебя, от кого она искала защиты?

Он вскочил на ноги, потянул меня за собой. И мы застыли друг перед другом. Мое тяжелое дыхание и его раскаленный до бела гнев.

— Отвечай! Кого она боялась? Почему отдалась тебе, грязный мальчишка? — Ворон навис надо мной, ворон был готов выклевать мне глаза, как только я дам ответ, в который он поверит. — Почему она просила защиты? Почему? Почему? Кто страшил ее? Кого она боялась?