– Клеветы! – с горечью вскричала Сильвия. – «Будь ты целомудренна, как лед… чиста, как снег…»[46]
– Да! Точно! – подхватил Титженс. – Говорю тебе, ни один из Титженсов не был человеком простым. Ни один! И погибал не просто так… Взять хотя бы моего несчастного отца…
– Не надо! – воскликнула Сильвия.
– Оба моих брата погибли в индийском полку в один день, на расстоянии меньше мили друг от друга. И на той же неделе не стало моей сестры – в море, далеко от них… Незаметные люди. Но некоторые любят таких, незаметных…
Телефонная Станция снова появилась в дверях. Титженс велел попросить лорда Порт Скато прийти к ним…
– Тебе, конечно, стоит знать детали, – проговорил он, – как матери наследника моего отца… Отец получил три сообщения в один день. Этого было достаточно, чтобы он умер от горя. Он прожил лишь месяц. Я видел его…
– Хватит! Хватит! Хватит! – пронзительно закричала Сильвия. Она схватилась за край камина, чтобы не упасть. – Твой отец умер от горя, потому что Рагглс, друг твоего брата, сказал ему, что ты – негодяй, живущий на женские деньги и обрюхативший дочь его старого друга…
– Ах, вот оно что! Да!.. Я что-то подобное подозревал. Я догадывался, правда. Надеюсь, теперь бедный старик знает, как оно на самом деле. Или не знает… Не важно.
Не раз отмечалось, что истинно английская привычка скрывать свои чувства ставит англичанина в крайне неудобное положение в моменты сильнейшего эмоционального напряжения. В менее значимых бытовых ситуациях он ведет себя очень сдержанно и невозмутимо, но при внезапных столкновениях с чем-либо помимо физической опасности он – почти наверняка! – взрывается. По крайней мере, так считал Кристофер Титженс, и потому он очень страшился разговора с лордом Порт Скато – он опасался за себя, ибо ему казалось, что он уже на грани.
Стремясь быть англичанином во всем, начиная с манер и заканчивая темпераментом, – во всяком случае, в той мере, в какой все это получалось контролировать, ведь родину, как и родителей, не выбирают, однако каждый – при наличии усердия и упорства – может пристально наблюдать за собой и менять свои привычки, – таким образом Титженс осознанно и намеренно приучился вести себя так, как считал наиболее правильным. Если вы каждый день логично и стройно излагаете несколько писклявым голосом свои идеи, как французы, или самоуверенно вопите, прижав шляпу к животу, кланяетесь с ровной спиной, при этом будто угрожая своему собеседнику, как пруссак, если вы столь же слезливы и эмоциональны, как итальянцы, или так же сухи и фантастически привязаны к безделушкам, как американцы, то вы попадете в шумное, хаотичное и глуповатое мужское общество, лишенное даже внешнего спокойствия. И тогда вам не удастся часами просиживать в клубах в глубоких креслах, ни о чем не думая или размышляя о тактиках удара в крикете. Кроме того, перед лицом смерти – не считая гибели в море, при пожаре, в железнодорожной аварии, в речных водах, перед лицом безумия, страсти, бесчестия и – в особенности – длительного умственного напряжения, – вам придется столкнуться со всеми трудностями новичка, что может очень плохо закончиться. К счастью, далеко не каждому человеку доводится при жизни столкнуться с чьей-то смертью, с любовью, публичной клеветой и так далее, а посему до конца 1914 года английское общество пользовалось завидными преимуществами. Человек умирает лишь однажды, но в ту пору смертельная опасность возникала в жизни людей так часто, что ее почти не замечали; а любовь одолевала, как правило, людей слабых; публичное бесчестие страшило знатных богачей – настолько сильна была власть правящего класса, а мощная сила колоний была практически неведома.