— Как хочешь. — Она пожала узкими плечами под слишком широкой рубахой. — Я больше не буду на тебя смотреть.
Она пошла впереди, и в зареве пожара осветилась её фигура, вокруг которой болталась рубаха — умилительно хрупкая фигурка в больших сапогах, как одинокий цветок в вазе.
«Я взял на себя заботу о ней, — подумал Мушков и пошёл сзади. — Была ли в этом необходимость, Иван Матвеевич? А не получится ли так, что я всё равно ею овладею и прогоню? Я свободный казак! Ха-ха, свободный...»
— Сейчас ты получишь первый пинок, Марина, — сказал он, приблизившись к ней вплотную. — Прости, но так надо. Казаки уже смотрят.
Отстав на шаг, он пнул её ногой. Хоть удар был не сильный, но его хватило, чтобы Марина упала. Некоторое время она лежала неподвижно. Сердце Мушкова почти остановилось, и он подумал: «Я раздробил ей кости». Но Марина поднялась.
— Мы ещё об этом поговорим! — процедила она сквозь зубы.
Мушков кивнул. «Хорошо, хорошо, — подумал он, — поговорим. Хвала Иисусу Христу, она жива! Иди дальше, Мариночка... В следующий раз я пну не так сильно...»
Всё произошло, как Мушков и ожидал: Ермак вместе с казаками рассмеялся при виде паренька, который очень хотел стать казаком. Они окружили Мушкова и его добычу, погоготали над огромными сапогами парня, и только потому, что он был мальчишкой, не кинули ли его в воду.
— Казаком надо родиться! — крикнул пребывающий в хорошем настроении Ермак и толкнул своего друга в ребро. — Казаком нельзя стать!
— Я умею ездить верхом, не хуже вас! — сказала Марина. Её звонкий голос вполне сходил за мальчишеский. — Мой отец был царским конником!
— А где твой папаша сейчас? — крикнул Колька, один из урядников отряда.
— Не знаю.
— Наверное, сидит у реки и наложил в штаны от страха! — крикнул Мушков, чтобы внести свой вклад и сделать ситуацию правдоподобной. — Давайте, приведите лошадь! Пусть покажет, чему научился у отца. Царский конник! Вот потеха, братья! Посмотрим, как козёл скачет на осле!
Ермак свистнул и махнул рукой. Из табуна вывели кобылу и поставили её перед Мариной. Казаки засмеялись ещё сильнее и стали подталкивать друг друга. Это была Люба, лошадь Ермака! Когда она чувствовала под собой другого седока, а не крепкие бёдра хозяина, то становилась коварной, как весенний лёд. Создавалось впечатление, что у того, кто садился на неё, трещали все кости...
— Садись! — нарочито грубо крикнул Мушков и дал Марине лёгкого пинка. Она отлетела к Любе, и казаки заревели от восторга. «О Боже, — подумал Мушков, — это был такой слабый пинок, а она чуть не залетела в седло. Как к ней прикасаться, не причинив вреда? Как взять в руки эту нежную маленькую птичку?» Этого он пока не пробовал — не было такой возможности...