Тем временем древняя Фландрия проделала такую эволюцию, о какой мы на своей далекой родине просто не могли догадываться. В этом когда-то благословенном краю произошло не так уж мало событий. Война, чужеземная оккупация, сражения, затем опять война и опять чужеземная оккупация, снова война, снова оккупация новыми чужеземцами и еще раз война, еще раз оккупация старыми чужеземцами. Конца этому не было видно. И вдруг нежданно-негаданно из всей этой мешанины, в которой разобраться было трудно, возникло Католическое королевство на Северном море, где наши соплеменники, составляя большинство, удивительным образом оказались в подчинении у людей, говорящих на другом языке. Я вышлю тебе, дорогой брат, книги по истории, в которых все это обстоятельно излагается, хотя и боюсь, что ты извлечешь оттуда так же мало пользы, как и я сам. И не потому, что они написаны на нидерландском языке I Нидерландский имеет довольно много общего с нашим фламским, и после недолгой тренировки его без труда можно понимать. Дело тут в другом. История так сложна, так запутана, что не разберешься, кто прав, кто виноват. В результате бесконечных распрей бельгийцы утратили сходство с фламцами, и я еще не совсем понял, что же приобрели они взамен.
Заграница тоже участвует в этом столпотворении. Всей Европе и Америке хорошо известно, как выглядят соседи бельгийцев. При слове «голландец» в нашем представлении обычно возникает длинный худой блондин, который в тени ветряной мельницы, запрокинув голову, отправляет в рот селедку. Если речь заходит о немце, то его представляют себе как плешивого толстяка с двойным подбородком, со свиной отбивной на тарелке, поднимающего высоко кружку с пенящимся пивом и восклицающего: «Хайль, пардон: прозит!» Британец сразу же принимает облик стройного человека с рыжей щеточкой усов, одетого в черный костюм, котелок и с зонтиком под мышкой. Галл — это невысокий мужчина со вздернутым носом и синими жилками на красном от вина лице, с языком без костей, с альпийской шапочкой на круглой голове, с длинным батоном в одной руке и веселой девицей — в другой.
Да, у каждого бельгийского соседа есть собственное лицо или татя бы карнавальная маска, по которой ты его сразу же опознаешь. Но вот у бельгийцев...
В самолете мне довелось познакомиться с самым известным бельгийцем двадцатого века, с человеком, который приковал к себе внимание миллионов людей, то забавляя их, то ужасая и лишая дара речи. Но он живет не в Бельгии. И вообще не существует в природе.
Его имя — Эркюль Пуаро, и я встретил его на страницах детективного романа, который позаимствовал у попутчика-англичанина, чтобы скоротать время в полете. Писательница Агата Кристи, британская дама, разбогатевшая на рассказах о преступлениях, сделала героем своих книг бывшего полицейского комиссара Пуаро, уроженца Брюсселя. Этакий круглый маленький человечек — un petit bonhomme, с головой в форме груши, прикрытой котелком, с лихо закрученными милитаристскими усиками и острым умом. Он разгадывает невероятнейшие головоломки. Свою английскую речь он пересыпает французскими вводными словами и междометиями. Пуаро — католик, но в церковь не ходит, пьет шоколадное молоко, любит деньги, но может провернуть какое-нибудь дельце и бесплатно, очень самоуверен и временами, когда злится и выходит из себя, напоминает, по словам самой миссис Агаты, карикатуру на вспыльчивого француза.