— А поговори со своим кавалером-то, — усмехнулся старик. — Хотел бы спадар Уладзімер, чтобы язык его исчез, а народ — ассимилировался?
Вынтэнэ не знала, что ответить.
— Вот тут и подоспел чукотский труженик-солдатушка! — продолжил редактор. — В 1645 наши взяли Москву. Великая Победа! Ещё немного — и пошли бы на Рэч Паспалітую. Вот тут король и понял: не спастись ему без православных. Ежели сейчас чукчей не остановить, то они ведь до самой до Варшавы дойдут. А то и дальше. Да и в Ватикане это поняли.
— В Ватикане?
— Столице всех католиков. В общем, собрали они сейм, и решили уравнять православных и католиков в правах. Да и вообще народ не тиранить.
— А дальше-то что??
— Ну, дальше… Остановили они наших под Ржевом. Договорились о границе. И живём мы с тех пор мирно. А в 1696, как умер король Ян ІІІ Сабескі, князь Радзівіл разорвал Люблинскую унию и сам стал великим князем литовским…
Редактор закашлялся.
— Вот так мужество чукотских воинов освободило Литву и Русь, — закончил он.
— …И разорило Москву, — добавила девушка.
— Нельзя приготовить яичницы, не разбив яйца, — вздохнул редактор. — Приходится чем-то жертвовать.
— Жертвовать целым народом?
— А знаешь, что бы московиты с нами сделали, если бы победили?
— Поубивали?! — иронично сказала Вынтэнэ. — Поработили?!
— Ещё проще! Приучили бы к наркотикам — гарэлка, віно… Мы стали бы слабыми и безвольными. А они уничтожили бы наш язык и культуру…
— А так мы их ассимилировали, — сказала Вынтэнэ.
— Выходит, или мы, или они… Двум великим народам не ужиться на одном континенте. И потом…
Вынтэнэ вопросительно посмотрела на него.
— Наша матушка-Чукотка всему свету голова! — воскликнул старик.
х х х
Уладзь ждал Вынтэнэ у дверей редакции.
— Ну как? — он поцеловал девушку.
— Найди мне другую работу, — буркнула Вынтэнэ.
— А што здарылася?
Девушка расплакалась.
— Я… не знаю! Не знаю, где правда! Может, действительно — «мы или они»? Но почему так?! Разве мало места на земле?! И ты… твоя культура… Разве можно ради неё приносить других в жертву?!
Уладзь обнял Вынтэнэ и отвёл в сторону. Они сели на лавочку у самой воды. Сьвіслач плескалась под их ногами.
— Ну… успокойся, милая… — шептал литвин. — Расскажи, как всё было.
Вынтэнэ рассказала.
— Мне страшно, — зашептала она. — Эта редакция словно смертью пропитана. Там всё такое старое, неживое. Словно время остановилось. Всё такое депрессивное…
Она и сама не понимала, почему плачет. Отчего приняла всё так близко к сердцу? А Уладзь просто прижал её к себе и нежно целовал.
— Што ты, каханая… — заговорил он. — Не выдумывай. Просто эммигрантская община, пожилые люди. Старомодные очень. И верят в свои… предрассудки. А ты просто устала… Чужая страна, незнакомый язык. Ограниченный круг общения. Ты чувствуешь себя… как инопланетянка.