Хорошо, сказал я, подавив раздражение. Пойдемте вместе, вы покажете мне, что я упустил.
С радостным предвкушением, как они сейчас будут учить меня делать мою работу, они повлекли меня все на ту же соборную площадь с фонтаном, где, якобы, в предзакатной тени от собора полчаса часа назад прохожие наблюдали нехорошее гнилушечное сияние, и неведомая сила перевернула нищему плошку с подаянием. Надо ли говорить, что я не увидел ни фантома, ни сияния, ни прохожих, ни даже пострадавшего нищего?
– Там! – майор ходил вдоль края тени, тыча пальцем в узкий проход между собором и домом причта. – Это было там!
Сам он не совался. Даже края тени старался не переступать. Но там были простые вечерние сумерки, темные и густые. Я прошел от площади до стены крошечного кладбища, хоронить на котором перестали лет триста назад, заглянул за все углы и в две попавшиеся мне по дороге ниши, в которых было здорово нагажено, несмотря на то, что это стены собора, вернулся и развел руками. Ничего и никого.
Майор надулся, словно его, как ребенка, обвинили во вранье. Душечка терпеливо склонил голову, но видно было, что верит он больше майору, я его не убедил.
– Я должен составить доклад в братство, – скрипучим голосом сообщил майор.
– Пишите, – разрешил я.
– У вас нет результатов, – сказал он. – Вы не упокоили грешную душу. Вы даже не видите, где она бродит. Опасаюсь, из-за эпидемии в Аннидоре, братство поспешило и дало нам в помощь не вполне готового к службе упокоителя…
– Почему же, – пожал плечами я. – Мое отсутствие результатов и есть главный результат. Неупокоенная душа не была грешной. Она была одного со мной дара, при жизни говорила с мертвыми.
– По-вашему, значит, ее не нужно упокаивать, пусть бродит?
– Это значит, что она упокоится сама, когда закончит начатое ею дело. Главная трудность не в этой последней душе.
– А в чем ваша трудность?
Я махнул рукой, подхватил с земли собаку и пошел прочь.
Крепкие у меня, должно быть, нервы. Терплю. У меня нет трудностей. Это у них трудности. Отчет в братство мне придется написать свой.
Неупокоенная ведьма прячется от меня нарочно, чтобы я искал причину ее неупокоенности по всей Бромме или по окрестным фермам, лесам и лугам. Меня и мой дар она видит точно так же, как увижу ее я, если встречу. Увижу и упокою – эти заклинания, в отличие от обратных, поднимающих мертвых и вызывающих духов, крайне просты и затвержены мной еще в Аннидоре. Три раза по три слова, и дух окончательно уйдет за грань видимого мира. Духу будет больно, потому что он останется с грузом незаконченных дел и незавершенных намерений, но… Поэтому-то дух и избегает встречи со мной. А от живых в моем деле помощи мало. Рассказывать про боль мертвых живым – все равно, что пытаться объяснить погрешности нечистого музыкального исполнения человеку без слуха. У него просто нет инструмента восприятия того, о чем я ему буду говорить. Он будет хлопать на меня глазами, недоверчиво качать головой – как так, я слышу что-то, чего не слышит он, наверное, я вру о том, чего нет. Потом еще заявит что-нибудь вроде: "А я не согласен!"