Юнец молчал, сжав губы так плотно, что они в полутьме его каморы выглядели белыми. И тут Тоби, отбежавший было осмотреться в камере, резво подковылял кривыми лапками, подсунул свою узкую ушастую морду под безвольно упавшую ладонь флагелланита и что-то такое изобразил глазами, что парень очнулся. Мученик дернулся и, почти неосознанным движением, погладил собаку. А Тоби встал на задние лапы и заглянул священнику в лицо. Тот проглотил комок в горле.
– Она тоже говорила, что видит мертвых и вопиющую несправедливость. Врала! Вы… если так хорошо разбираетесь в мертвых, скажите ей, пусть уйдёт! – заявил вдруг наш святоша неожиданно громко, отворачиваясь от всеразоблачающей собачьей морды. – Скажите ей, мне не нужна ее любовь и забота! Пусть она меня оставит! И вы уйдите!
После чего он раскрыл книгу и невидящим взглядом уперся в затрепанные страницы.
– Вам разрешено писать? – старательно охлаждая от волнения голос, спросил я.
Ответа не было. Тоби от последнего выкрика отбежал ко мне.
– Если разрешено, и вы решите объясниться, напишите мне письмо, – сказал я. – Господин полицмейстер знает, где я остановился в Бромме, мне передадут.
После чего я собственноручно запер страдальца и отдал ключи ленивому сторожу, в грязном тазу тащившему грязную дождевую воду из бочки водостока на верхний этаж.
Что я хотел бы сказать фанатику, но не сказал? Кем возомнил ты себя, дурачок? Будто тебя, как древних святых из легенды, искушают потусторонние силы? Ты пока не святой, привидения тебе лишь кажутся, а тот демон, который действительно навязался к тебе, называется нечистая совесть, и придумка эта исконно человеческая, ни к какой бесовщине и дьявольщине она не принадлежит. Ты в чем-то правда виноват. Нет, ты не совершил греха, ни прелюбодеяния, ни, тем более греха убийства – тогда, при неупокоенности призрака, на тебе лежала бы видная мне печать. Но ты что-то мог сделать и не сделал, за что теперь себя наказываешь. Да и жизнь тебя наказывает. Тем, чем ты занят сейчас, ты ничего не исправишь. А делать по-другому тебя не научили. Мне очень жаль.
* * *
Слишком много умных развелось. Я, видимо, таскаю с собой дневник, чтобы переписывать их имена и выходки.
После тюрьмы я отправился к тем столам на улице, где проводит вечера майор, но не нашел его там. Решил подождать, записал предыдущие наблюдения. Как раз успел поставить точку, и вдруг являются эти два героя – фон Боцце и его добровольный адьютант Душечка, и заявляют мне, что я работаю плохо, а они, наоборот, хорошо. Что я слоняюсь по городу без дела, а им стоило только выйти из-за стола, и они нашли неупокоенную ведьму, мешающую добрым горожанам жить. Разумеется, все это не в прямых и оскорбительных выражениях, а вокруг да около. Но очень свысока. С уважением к собственным заслугам и с презрением к моим. Говорил, конечно, майор. Душечка просто стоял у него за спиной с умильной рожей и кивал. Но я и ему припомню.