– Контрабандисты, – с некоторой заминкой сознался он, зная, что колдуну не следует врать.
– Для кого? Кто в городе говорит по-беррийски?
– Контрабандисты, – сказал хозяин, честно глядя мне в глаза. – Только говорить-то они говорят, а вот читать не умеют. Для кого привозят – очевидно же: для всех!
На том я его и оставил. Вернулся к завтраку, но не рискнул по-бюргерски провести его за свежей газеткой, свернул листки поплотнее, сунул за пазуху и дожидался момента, когда останусь один. Как на грех, одного меня оставить не торопились. Душечка суетился без причины, он потерял вчера кисет с запасом табака, но надеялся найти. Майор смотрел на него, а, заодно, и на меня, скорбно, словно мы оба слабоумные. Я допил кофе, раскланялся с хозяйкой, и, прихрамывая, отправился в путешествие с бельем.
На этот раз путь в Могильцы показался мне короче. Пластырь я наклеил удачно, к Фальку по пути не заворачивал. Могильцы – маленькая деревенька или хутор в четыре дома и три сарая, живут в ней сплошь родственники, старшая семья и взрослые дети. Два дома новых, два старых, рядом небольшое пастбище и дубовая роща, дальше – заповедный лес для княжеской охоты. Работают кто на себя, кто в замке, молодые ребята состоят в егерях. Хозяйка дальнего крайнего дома, приемная мать умершей ведьмы, обещавшая мне стирать, с утра ушла в замок доить коров и еще не вернулась. Под соломенным навесом во дворе, за столом, на котором я вчера привел в негодность свое последнее перо, я расположился почитать, что пишут беррийцы, как дела у них за горами.
Новые газеты были не те, что вчера. "Глас разума" и "Тихий мысленник".
"Глас" вещал про возврат к народу путем критического самосознания. "Революция хороша, – было написано там, – когда сменяется старый порядок порядком лучшим, порядочнейшим. Но хороша ли она, когда сменяет порядок полным беспорядком, хаосом и развалом? Уместно ли продолжать лить кровь на площадях, когда Республика и так обескровлена гражданскими столкновениями, люди голодают, хлеба не хватает, дороговизна ужасающая? Нужно искать новые пути, свежую кровь, нужно вовлекать в водоворот Революции всю мировую общность сознательных, грамотных людей, нужно закреплять достигнутые моральные успехи, превосходство нового народного сознания над старым монархическим и рабским, а не ежедневно работать Кровожадной Машиной. Свободные люди должны идти и нести свободу от монархического рабства по всей земле, не отвлекайте их казнями от великих дел!"
"Мысленник" сумел удивить меня еще больше, хотя я считал, что дальше некуда. В нем, помимо объявлений о продаже революционных знамен и красных колпаков со скидкой, призывов вступать в Народную Гвардию с последующей амнистией для согрешивших монархическими идеями и аристократическими идеалами, была помещена огромная статья "Что такое магнетическая свобода", из которой я понял только глаголы, союзы и предлоги. На обратной странице ютилась некая "Полемика на Манифест Механистов", где говорилось, что, женщины и мужчины, безусловно, должны быть равно свободны в свободном обществе, но первая свобода, которую получили от Революции женщины, и первое равенство – это право взойти в общем строю на эшафот и положить голову под нож Машины. Прочесть "Мысленник" я успел, обдумать – нет, вернулась моя задержавшаяся прачка.