Переходить со мной (и при мне с майором) на иную форму общения колдун, называющий себя Фальком, отказался наотрез. Он просто старый Фальк, если и был когда-то кем-то, все уже забыл и давно на пенсии. Отпустите Фалька в Аннидор, раз у мастера Тимо так хорошо выходит колдовать. И кот у него получился устойчивый, лошадиным заклятьем не разорвало в клочья ни кота, ни самого заклинателя (тут я, честно признаюсь, поежился), и призрака он развоплотил красиво, искры над собором даже в лагере было видно (знали бы вы, господа, что призрак был не тот). Сразу понятно, дар его велик, и зря мастер Тимо столько лет занимался не своим делом (тут меня продрало вдоль спины еще раз), а паре дорожных заклинаний Фальк, так и быть, научит. Если они, конечно, лягут на дар некроманта. Сам-то Фальк владеет совсем другим даром и с трудом представляет себе менее боевой вид магии, нежели некромантия (я сам, признаться, тоже; разве что выпустить на поле брани мой сундук).
Но под покров клубящейся вокруг костра ночи меня наконец-то позвали. То ли заслужил доверие, то ли ситуация безвыходная окончательно. Потом майор говорил, Фальк хмуро смотрел в огонь. Потом наоборот. Обсуждали меня при мне. Дико невежливо, скажете вы, но я молчал. Мне было нужно – получить сторонний взгляд на то, что я делаю и как у меня получается. Делаю я здорово, но получается у меня, по большей части, полнейшая чушь. Словно я нарочно нарываюсь на неприятности. Правда, есть оговорка – именно такой колдун, способный, но плохо управляющий событиями, в Бромме и был нужен. Больше внимания – больше пользы. Больше силы – больше страх. Меньше понимания – больше опасений.
Проще говоря, мечтать надо аккуратнее, мечты сбываются, я остаюсь.
А машины… Настоящие, не единичные, – по причинам личных убеждений или приверженности интересам кармана, – отступления от братских правил случаются не только у церковников. Механисты – колдовская ересь, родившаяся по ту сторону границы. Всех перипетий не знаю, но пару десятилетий назад именно она изгнала за пределы Иберрины артистов и музыкантов. Они стали не нужны, потому что преподаватель консерватории и, по совместительству, фортепьянный мастер, вдруг занявшийся не своим делом (взгляд в мою сторону) зачаровал инструмент, и тот стал играть музыку сам. Первое самоиграющее фортепьяно вскоре разбили, потому что музыка была то ли безумна и сводила слушающих с ума, то ли эта выдумка отнимала хлеб у простых музыкантов, которых никто больше не хотел слушать, то ли и первое, и второе сразу.
Но способ зачарования механических предметов нашелся, и дело повально вошло в моду, как часто бывает у легко увлекающихся беррийцев. Потом обнаружилось, что предметы поддаются зачарованию не все, а те, которые поддаются, ведут себя странно. Угрожающе странно по отношению к людям. (Да, да, мой сундук). С машинами пробовали бороться, но оказалось, что колдовские построения беррийских братств против оживших механических монстров бессильны, годится только топор. (Заклятья есть, противозаклятий нет, знакомая ситуация). Машины стали уничтожать, но они сопротивлялись, нанося вред людям.