— Доктор Эристель, — вырвалось у Корше. — Я не знаю, чем разозлил его. Я только проснулся.
В тот же миг Точи медленно отступил назад, позволяя лекарю приблизиться к постели больного. Теперь существо замерло, опустив обе головы, словно провинившийся ребенок, вот только ощущение ненависти, исходящее от него, не проходило.
— Точи, как и я, не любит, когда его умоляют, — продолжил Эристель. — Когда-то он сам имел неосторожность умолять местных жителей, чтобы те не отрезали ему голову. Но, видимо, упустил какие-то важные детали, отчего мне доставили его практически обескровленным. Мне пришлось изрядно повозиться, чтобы вернуть его к жизни.
Корше судорожно сглотнул и затравленно посмотрел на существо.
— И как твое самочувствие? — в голосе лекаря послышалась легкая ирония, словно состояние больного юноши его скорее забавляло, чем тревожило.
— У меня все болит, — выдавил из себя Корше, все еще не сводя с Точи настороженного взгляда. — Можно ли как-то прекратить это?
— Я могу сломать тебе шею.
Теперь взгляд юноши в панике метнулся на бесстрастное лицо лекаря, пытаясь понять, шутит ли тот. Благо доктор решил развить свою жуткую мысль, отчего Корше испытал заметное облегчение.
— Больно тебе, потому что ты жив, — продолжил лекарь. — Тебе сломали несколько ребер, выбили челюсть и несколько зубов, разбили нос, а также практически проломили череп. Но голова ведь у тебя не болит. Не так ли?
— Вы правы, — растерянно отозвался юноша.
— Разумеется, прав. Потому что мне показалось, что именно головой стоит заняться в первую очередь.
Лекарь усмехнулся и протянул Корше пузырек с какой-то мутно-белой жидкостью. Юноша послушно выпил ее, не посмев задать ни единого вопроса. С таким же успехом лекарь мог подать ему яд.
С минуту ничего не происходило, но вот Корше вдруг почувствовал, как боль в груди начинает медленно исчезать. Однако то было не просто обезболивающее. Что-то происходило с костями юноши, отчего Корше начал испытывать легкое жжение. Он судорожно вдохнул, и его глаза широко распахнулись.
Спустя пару минут Корше сидел на постели, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями, при этом больше не чувствуя даже намека на боль. Язык нащупал во рту восстановленные зубы, и юноша недоверчиво посмотрел на врача.
— Это невозможно…
Лекарь скользнул по нему презрительным взглядом:
— Невозможно жить, смирившись с теми обстоятельствами, с которыми смирился ты. Когда выйдешь отсюда, ты ведь пойдешь домой к матери, которая тебя ненавидит, по той улице, где тебя едва не убили. И именно поэтому ты всегда будешь умолять, чтобы тебя не били слишком сильно.