– Пережарилось? – недоумённо нахмурился Демьян, бледный и потрясённый. – Не могло ничего пережариться. Это борщ.
– Значит, у нас пережарился борщ, – понюхав воздух, вынесла приговор Серафима.
– Я бы даже сказал, подгорел, – уточнил Иванушка. – Наверное, это первый суп в жизни Демьяна Дормидонтовича, который…
Боярин, вспомнив о роли главного ресторатора округи, охнул, кинулся к колодцу, быстро вытянул ведро воды и помчался к импровизированной кухне:
– Считайте до пятисот – и прошу к котлу… то есть к столу!..
Боярышни и боярыня возвращались к своему временному пристанищу после трёх часов забега по тёмному городу, слёз, обниманий, уговоров, разговоров, обещаний не пойми чего, зачем и кому, но горячо и искренне, завершившихся, как водится, добавочной порцией слёз и обниманий, но уже не от горя, а просто так, потому что на душе нервно, но светло.
– Не вщё, што между строщек, вшлух щитать надо, – поучительно бубнила Серапея под ухо Лариске, с виду успокоившейся и смирившейся, что боярин ее мечты так и помрёт холостым, да и ей старой девой до веку куковать. – Щитать-то щитай, да на уш мотай…
– Прояви гордость, Ларка! – поучала Наташа родственницу под ухо другое. – Он привык, что ты за ним как хвост ходишь, вот и думает, что никуда не денешься. А ты денься! Ты – сама по себе боярышня родовитая, а не к поваренной книге приложение! Не достоин он тебя! Другого найдёшь!..
Молодая Синеусовна молча кивала направо и налево, то ли соглашаясь со всем и всеми, то ли желая, чтобы они не замолкали: в толпе проще всего почувствовать себя одинокой, посочувствовать, пожалеть, поплакаться самой себе на горькую судьбинушку.
– Кажется, наши спать уже легли, – неожиданно сменила тему Конева-Тыгыдычная, всматриваясь во тьму полузнакомых улиц. – Вон там площадь с колодцем, вроде, где дом наш, а вокруг тихо да темно, не в пример вчерашнему. Наверное, опять с утра пораньше чего-нибудь надумали сотворить.
– И я даже догадываюсь, кто именно надумал, – кривовато усмехнулась Лариска, на миг возвращаясь в люди из мира уныния и обид.
– Надо потихоньку пройти, штобы не ражбудить никого. А то нащнутся вопрошы-рашпрошы… А утро вешера мудренее, это я вам, девоньки, тощно говорю. Утром вщё утрящётщя. А щейтшас – на поштеленьку, и потшивать.
Возражений не было, и группа скорой психологической помощи, примолкнув, заспешила к площади по кривому, заросшему бурьяном переулку.
Первой остановилась Серапея. На нее налетела, едва не сказав слово неженское, Лариска, в спину которой тут же уткнулась Наташа.
– Что? Что там?.. – начали было они, но узрев в свете луны, тускло просвечивавшей сквозь облака, лицо старушки, прикусили языки.