– Шиш! – прошипела она, вжимаясь в сорняки, и шестое женское чувство подсказало боярышням, что имела она в виду не наличие отсутствия. – Нажад!
Девушки попятились, но повиновения хватило шагов на пять.
– Да что там такое?! – зашептали они, едва площадь скрылась за первым изгибом проулка.
– Што-то не так… – выдавила боярыня, нервно кося за плечо.
– Да что, скажи уже, бабушка! А то сейчас сами пойдём посмотрим!
– Не жнаю, што, – сцепив в замок дрожащие пальцы, проговорила Серапея. – Лежат вще вповалку на камнях, и огонь коштровища беж котла горит.
– Спят? – не поняла Наташа.
– Померли?! – охнула Лариска.
– Типун тебе на яжык! – пришепнула[246] старушка. – Не жнаю, говорю тебе! Жаметила только, што нешколько Кабыждоховшких вояк ш пиками пощередь них штоят!
– Нешто наших поубивали?! – горестным шепотом возопила Наташа. – И Генка тоже там?!
– Шиш, балаболка! – снова прицыкнула Серапея, и для убедительности дёрнула Коневу-Тыгыдычную за косу. – Не яжиками мешти надо, а головой думать!
– Вот я и думаю – поубивали… – расширив глаза, шепотом доложила Наташа. Губы её тряслись.
– А Д…Демь…янушка?.. – глаза Лариски наполнились слезами. – Там?..
– Дуры девки! – боярыня гневно свела брови над переносицей. – Штойте тут, вороны, ешли ни о чем другом думать не думаете. А я на ражведку пойду.
– Мы с тобой! – сделал шаг вперед отряд добровольцев.
– Сидите тут. Приду – рашкажу.
– Нет, мы…
– Шиш вам! – на этот раз вполне определённо сообщила Серапея. – В тылу щидите. Войны не нюхали – а туда же.
– А ты шибко нюхала! – надулась Лариска.
– Я в молодощьти жа твоим дедом вщю Караканшкую кампанию на верблюде проехала! В жатылок дышала! Только што на штурмы ш ним не ходила!
– Так любила?!.. – растаяла Лариска.
– Так боялащь, что одалишок нахватает, – буркнула старушка, закрыла лицо платком так, что только глаза остались, пригнулась и, держась за поясницу, медленно двинулась вперед.
Девушки за ее спиной переглянулись, прикрыли лица рукавами, согнулись, взялись за поясницы и, подражая шаркающей походке боярыни, отправились за ней.
Увиденное на площади повергло их в ужас. Неподвижные тела – братьев Чи, прислуги, соседей и еще не пойми в темноте кого – устилали брусчатку как опавшие листья осенью. Ни звука, ни шевеления. Только у костра сидели вполне живые солдаты Ка Бэ Даня, и даже вроде знакомые. Но где женщины могли их видеть, если не этим вечером у костра, среди завороженной и запуганной аудитории старой Синеусовны?
Что истории Серапеи упали на благодатную почву, было заметно, хоть и не сразу. Вместо того чтобы обходить площадь, троица ёжилась и прижималась друг к другу, выставив пики перед собой. Посверкивающие в свете догорающего костра глаза нервно бегали из стороны в сторону.