Здесь тоже все было уставлено книгами, которых со времени последнего визита Глеба, казалось, заметно прибавилось. Богатейшая библиотека бывшего инструктора учебного центра спецназа ГРУ Иллариона Забродова содержала в себе множество ценных раритетов, иные из которых существовали в единственном экземпляре, и была притчей во языцех. Военные, особенно спецназ, в большинстве своем народ простой, без лишних тараканов в голове, и странное увлечение образцового во всех прочих отношениях офицера Забродова чаще всего воспринималось ими как некий легкий изъян, вроде бородавки на носу, служащий поводом для дружеских подначек — как правило, безобидных, поскольку обижать Забродова мало кто отваживался.
В незапамятные времена Глебу довелось пройти переподготовку под чутким руководством инструктора Забродова. Они подружились, потом надолго потеряли друг друга из вида; позже случилось так, что Иллариону пришлось убить Глеба, чтобы не быть убитым самому, а еще позже все тот же Илларион буквально вытащил его с того света. Но все это осталось в прошлом; взаимные долги были давным-давно оплачены, счета закрыты, и теперь Глеб изредка, не чаще двух раз в год, наведывался в загроможденную книгами и антикварными безделушками квартирку на Малой Грузинской, чтобы немного отвести душу, болтая с приятным собеседником, от которого ничего не надо скрывать.
— Значит, на ночлег проситься не станешь, — констатировал Илларион, что-то такое делая на кухне. — И то хлеб. Водку будешь?
— Водку в такую жару? Не откажусь! — ответил Глеб цитатой из старого анекдота.
— Губа у тебя не дура, — проворчал из кухни Забродов, хлопая дверцами и звеня стеклом. — Ты всегда умел жить со вкусом, счастливчик!
Глеб усмехнулся. Если кто-то из них двоих действительно умел жить со вкусом, так это сам Илларион. Многих, особенно начальство, это раздражало, поскольку инструктор спецназа ГРУ Забродов не только обладал явно излишней для служивого человека внутренней свободой, но и не считал необходимым ее скрывать. Его можно было обнаружить посреди полевого лагеря в районе активных боевых действий лежащим, задрав ноги на ветровое стекло своего «лендровера», на переднем пассажирском сидении и преспокойно почитывающим сочинения Фомы Аквинского или мемуары какого-нибудь битого немецкого маршала. Однажды проверяющий из штаба армии поймал его в описанной позиции за чтением «Майн кампф» незабвенного фюрера. Проверяющий был дурак, и притом въедливый; скандал получился грандиозный, такого масштаба, что Забродову пришлось оседлать «лендровер» и уйти от греха подальше в глубокий автономный рейд, результатом которого стало окружение и почти поголовное истребление крупной группировки душманов в горах Северного Афганистана. Он читал Коран в оригинале и в богословском споре мог загнать в угол (и неоднократно загонял) даже очень просвещенного и уважаемого муллу, не говоря уже о пропыленных насквозь, горластых полевых командирах на всем громадном пространстве от Кабула до Грозного. Он действительно жил со вкусом, проживая каждую минуту, как последнюю, и в этом не было ничего удивительного: в конце концов, каждая минута его жизни действительно могла стать последней и потому ценилась на вес золота.