Перла забилась в самый дальний от них угол, так, чтобы хорошо видеть чудо — королевского сына, но самой не попасться на глаза. Она смотрела и смотрела, и чувствовала себя немного ослепленной и одновременно причастной к волшебству — она видела принца! Он показался ей очень взрослым, очень серьёзным, очень умным, невероятно красивым. И ещё казалось, что вокруг него распространяется сияние, как будто солнце светит у него из-за спины.
Она его видела, конечно, и раньше, но на приемах, когда младший сын королевы стоял где-то за плечами венценосных родителей и старшего брата-наследника, весь пышно одетый в парадный мундир, он был почти как скульптура или картина, а здесь это был живой человек, который разговаривал, двигался и даже слегка улыбнулся учителю на прощанье.
Уже когда он ушел, профессор раздал всем каждому свой урок для самостоятельной работы и, перед тем как попрощаться со своими ученицами, рассказал, какой молодец его высочие принц, как он настойчиво учится, как старательно овладевает всеми науками, что иногда он приходит сюда, в свой первый учебный класс, к своему первому учителю с вопросами или просто навестить старика. И ему, профессору Феодоровскому, очень приятно, что его бывший ученик его помнит, и что может поделиться знаниями.
По пути из классной комнаты в гостиную, где им должны были подать обед, Перла ничего не видела и не слышала — она все ещё благоговейно созерцала принца Дамиана, разговаривающего с профессором Феодоровским. И пока гувернантка степенно шествовала впереди, не предполагая, что благородные взрослые и воспитанные девочки могут что-либо учинить за её спиной, Перла получила первую подножку. Она споткнулась и упала бы, но смогла удержать равновесие и расслышать шипенье: «Вот тебе, гадина ротожабая!». Получив встряску от едва не случившегося падения и выговор за невнимательность от гувернантки, Перла немного пришла в себя, но отчета не отдала в том, что ей подставили подножку, а ротожабая — это она.
Вечером был чай в гостиной у матушки. В её покоях, к великому удивлению Перлы, обычной пестрой и воздушной публики — фрейлин, подруг матери, не было. Не звучал гомон стрекочущих женских голосков, не стоял удушливый аромат десятка различных духов и горячего воздуха от перегретых человеческих тел. Было немного прохладно, пахло крепким свежим чаем, из камина тянула дымком от горящих дров. Ярко освещенный столик был накрыт на двоих, дальние углы комнаты прятались в сумраке. Маркиза Инвиато принимала дочь один на один. И это встревожило девочку.