— Полоза я и сама давно уж не чую… А недавнюю поделку почему испортил?
— Дак не портил я. Пришёл утром в свою мастерскую, а вазу будто молотом ударили. Пока думал, как исправить, откуда кусок малахита похожий достать, начальство не в срок набежало. А я, как на грех, после именин Демидового дядьки и впрямь с перегаром был.
— Именины дядьки? — Алёнка искренне удивилась, именины в деревне за праздники не считали.
— Демид позвал, попросил помочь в случае чего. Дядька у него — бобыль. Посиделки у Демида с Малашей в избе затеял. А он, как выпьет, буяном становится. У Малаши дети малые. Вот и пошёл. И сам не заметил, как надрался.
— А Демид?
— Демид, на диво, с утра, как огурчик…
— Ай да Демидко, — усмехнулась Алёнка, складывая одно с другим.
— Ты думаешь… Но зачем ему?..
— Затем, что давно он тебе завидует. Ты ж — первый мастер на всю округу, а он… Ему тоже признания хочется, — Алёнка горько усмехнулась. — И Малаша хороша, помогла эти сплетни по Полевскому разнести.
— Ты не думай про неё плохо. Не со зла она…
— Верю, что не со зла… А после острога ты, значит, снова не справился?
— В остроге-то понял я, что одна мне дорога — в рудник. Или сам попаду, или помогут. Так что с умыслом поделку со сколами сделал. Про себя так и решил: жива ты там или сгинула, а в горе всё одно, к тебе ближе…
Лес вздохнул или это Хозяйка вздохнула?..
— Ну, ничего, теперь у тебя всё наладится, — натянула Алёнка улыбку. — Выберешься, продашь камушки… В Полевском-то наверняка думают, что ты в забое утонул… Так что можешь туда и не возвращаться. Сейчас лето, если поторопишься, да в пути осторожен будешь, до осени к вольным казакам доберешься. А там… Мастера они, знаешь ли, всем нужны.
— Никуда я сбегать не собираюсь, — неожиданно твёрдо произнес Авдей. — Алёна, надо вытащить тебя сначала. О себе я потом позабочусь.
— Обо мне не думай.
— Как не думать? Жить и знать, что самый родной человек под горой на куски распадается?!
— А какая альтернатива?
— Что?
— Извини. Когда волнуюсь, забываю, что ты до моего уровня образования не дотягиваешь, — намеренно уколола она честолюбивого мужчину.
— Прекрати, я знаю, зачем ты это делаешь… Я всё равно тебя люблю, — Авдей кинулся к Алёнке, схватил за узкие холодные плечи и посмотрел в расширившиеся нечеловечески-зелёные глаза. — Всё равно… Я знаю, что ты — не каменная. — Требовательные губы впились в её холодный рот поцелуем.
В голове Алёнки зашумело так, будто то самое видео с поездам включили на полную громкость. Потерявшись на мгновение в пространстве она, очнулась, лёжа на листьях, когда Авдей целовал её и пытался разорвать на груди малахитовое платье. И она могла силой мысли укрепить ткань, и откинуть дерзкого человечишку на ближайший куст с колючками. Но не стала этого делать. Она практически не чувствовала его поцелуев на шее, но помнила, какие они жаркие и как плавили её человеческое тело редкими ночами в зимовье… И истончила свой покров — ничего этому платью не сделается, хоть жги его, хоть режь на лоскуты — от очередного рывка ткань легко разорвалась с хрустом, обнажая белые плечи. И Алёнка, улыбаясь, отдалась воле рук и губ своего любимого, звук сердца которого, да и её собственного раздавались в голове ударами гигантских молотов…