— Я всё увидел, — он встал и стремительно вышел.
— Неужели сердце твоё не дрогнуло от слез юной Эфталии? Она красива и воспитана, как Королева.
— Сердце твоё становится слабо, Берен.
— Это так, Царь.
— Тебе не следует опасаться за судьбу Эфталии, Царица позаботится о ней.
— Царица?
— Царица Дальних Земель, Айола, Истинная Королева.
— Возможно, следует ещё подумать… она юна.
— Я увидел достаточно, чтобы принять решение. До рассвета мы отправляемся, я не могу оставаться более под крышей дома будущей жены своей.
— Да, мой Царь, — Берен прошёл до покоев, в которых останавливался Горотеон, и остался в задумчивости у дверей их.
Горотеон, выросший на глазах его, был скор на решения и не всегда слушал судьбу свою, идя наперекор словам Верховной Жрицы, порой обманывая эту судьбу, но чаще — сталкиваясь с неизбежностью.
Была ли юная Айола судьбой Царя Дальних Земель, ведала лишь Главная Богиня, но даже если бы она указала обратное устами Верховной Жрицы — судьба младшей дочери Короля была решена.
— Берен, как доехала принцесса Линариума до ступеней дворца моего?
— Она была молчалива и бледна, но следов слёз не было на лице её.
— Она ела?
— Да, она не отказывала себе ни в еде, ни в питье, но она юна и слишком хрупка для такой поездки, Царь. Она напугана…
— Старуха должна объяснить ей наши законы, традиции и обычаи, юная линариумская дева будет напугана ими… Хотел бы я говорить с ней.
— Не гневи народ свой и воинов, не нарушай законов Главной Богини, у тебя будет жизнь, чтобы говорить с женой своей. Несколько дней молчания ничего не изменят в судьбе вашей.
— Я должен идти, друг мой, — с этими словами Царь Дальних Земель встал и прошёл в сторону женской половины дворца, давно пустующей в крыле для жён Царской семьи. Покои Иримы были дальше покоев юной Айолы и навсегда закрыты для глаз рабынь и стражи, Горотеон никогда не заходил в них более с тех пор, как последний вздох слетел с губ жены его.
Он смотрел на будущую Царицу, и удивление не покидало разум его. Юная дева путалась в длинных халатах, какие предназначены для наложниц и жён, и в удивлении смотрела на своего Царя и господина, казалось, время ошиблось в беге своём, и будущей Царице не минуло ещё и семи зим.
— Она знает, что не должна смотреть своему Царю в глаза? — спросил старуху тихо.
— Да, мой господин, — шипела старуха, — она знает.
Он сел на удобный стул, смотря, как стыдом покрывается лицо будущей Царицы, как недовольно в страхе смотрит она на него, когда он отводит взгляд свой. Он пугал юную деву в слишком большом количестве шелка для её хрупкого тела. Когда же руки рабыни спустили шёлк по плечам юной девы, Горотеон прикрыл глаза — она была соблазнительна для взора его. Стройные ноги, как это и бывает у линариумских дев, были длинны относительно тела, бедра её были не широки, но и не узки, и переходили в узкую талию, такую, что одной ладонью мужчина мог накрыть её по животу. Грудь же не была мала или велика, округлая и сформированная, с розоватой кожей от стыда, которым покрылась дева, она вздымалась, покачивая темными небольшими ореолами и маленькими сосками. Горотеон знал, что в праве его смотреть на будущую Царицу столько, сколько потребует он, он знал, что в праве его сделать многое, кроме одного, но, подав знак рукой, он вышел из покоев, оставив будущей Царице её стыд.