Поймав на себе вопросительный взгляд Джунковского, он внутренне подобрался: «А не решил ли, часом, мой любезный Владимир Федорович, что я оробел? Вот уж! Было бы перед кем труса праздновать. Хотя, откровенно говоря, ничего приятного от предстоящей встречи я не жду. Не при таких обстоятельствах я ее себе представлял.
Зря Сергей Александрович поспешил первым лично переговорить с Зубатовым. Мое предчувствие оказалось вещим, нынешний Сергей Васильевич вовсе не его прежний кадр. Слишком много воды утекло с наших московских времен. Личное решение Государя о Председателе ИССП и судьбоносное участие бывшего поднадзорного „владимирского затворника“ с едва народившейся его Конторой в предотвращении эксцесса с великими князьями Владимиром и Николаем Николаевичем младшим, говорят о многом. Силушку сегодня Зубатов забрал немалую. Право прямого конфиденциального доклада, как-никак.
Но я — тоже хорош! Понадеялся, что Сергей Александрович все правильно рассчитал. И вдруг: нашла коса на камень. Хотя, стоит ли удивляться? Зубатов ведь никогда жестко не выступал против „ограничений“. Его проект наведения порядка в фабрично-заводской сфере вполне можно рассматривать как первую ступень к переходу самодержавной власти в нечто иное. Без пяти минут европейское, с законосовещательным представительством. Правда, скорее, по германскому образцу, нежели по британскому.
К сожалению, Великий князь этого не желал ни принимать, ни понимать. Для Сергея Александровича самодержавие — основа всего сущего в России. Я ведь помню, как беседы между ним и Эллой на тему возможности англизации наших порядков, парламента и всего прочего, заканчивались для бедняжки слезами.
Не отрицая желательности постепенного сближения с Альбионом в сфере внешних дел, сторонницей чего Великая княгиня до сих пор остается, как и ее царственная сестра поначалу, волевой, упрямый Сергей Александрович категорически отметал любые идеи о народном представительстве „в англо-хартистском стиле“. В чем, в итоге, полностью и безоговорочно его стала поддерживать Государыня. Хотя, вероятно, они и вкладывают в „незыблимость самодержавия“ несколько разные смыслы.
Если для царицы доминантой, догматом видится царственное положение будущего сына, то побудительный мотив для Сергея Александровича более широкого свойства. И дело тут вовсе не в „традиции“. Как человек умный и наделенный широким кругозором, он понимает, что мягкость и склонность к перемене мнений под влиянием окружения со стороны Государя грозят серьезнейшими рисками для судеб Империи. Поэтому, будучи дальновидным и ответственным, во всяком случае на фоне старших братьев, наш Великий князь считал, что возможность дружеского, но в критические моменты последовательного и настойчивого влияния с его стороны на единственный источник власти в государстве, это гарантия для России от внезапных потрясений.