– Продолжайте, Юдио, – сказала Дженни.
– На другой день после обеда у меня опухло лицо, а вечером мистер Грей, придя к мистрис Крав, велел мне подвязать зубы платком. Било семь часов; в это время Стефен Грей должен был быть вместе с Карлтоном у мистрис Крав. Мистер Стефен пробыл до четверти восьмого, но Карлтон не приходил. Мистер Стефен заметил, что у больной появилась маленькая лихорадка и упрекнул нас, меня и мистрис Пеперфли, в том, что мы слишком много болтали с нею; уходя, он сказал нам, что пришлет успокаивающее питье.
Тогда я вернулась к себе, чтобы обвязать лицо, и решив, что одного платка будет недостаточно, я воспользовалась куском черного плюша, бывшего зимой на моей шляпе и никуда более негодного; я его разрезала на две части, сложила каждую часть в виде подушечки, соединила их черной лентой и подвязала мой подбородок так, что эти подушечки образовали нечто в роде бакенбардов. Нося траур по моей последней хозяйке, я была одета в черное и, когда я посмотрела на себя в зеркало, увидела какую-то карикатуру: лицо мое было опухшее, бледное, черные глаза казались еще чернее обыкновенного, а щеки были обвязаны, как я уже сказала вам.
У меня была ужасная голова! «Господи, прости меня! – Вскричала моя сестра, Маргарита, когда увидела меня в таком виде, – на кого ты похожа! Можно подумать что у тебя вдруг выросли бакенбарды!». И она была права: повязка на самом деле имела вид бакенбардов.
Я страшно устала. Перед сном я однако хотела убедиться, не нужна ли я мистрис Крав. Как и всегда в это время, матушка Пеперфли и вдова собирались ужинать. Не сказав им ничего, я взошла наверх и очень удивилась, услышав там какой-то шум, зная, что обе женщины находятся внизу. Сначала я подумала, что мистрис Крав была неосторожна и встала с постели, и посмотрела в полуоткрытую дверь. Это была не мистрис Крав. Я даже заметила, что дверь, ведущая из ее комнаты в гостиную, была заперта. Это был мистер Карлтон.
Он был один. Он стоял около шифоньерки: на камине горела свеча. В руках у него был маленький флакончик, который он положил в карман своего жилета. Потом он взял большую склянку, такую, в каких приносили лекарство для мистрис Крав, эта склянка стояла откупоренная на шифоньерке около него, а пробка лежала рядом; он закупорил ее и быстро положил на полку. Потом он так быстро ушел, что я не успела скрыться.
Я не могла отдать себе ясного отчета в том, что я увидела; у меня не было причины думать, что это был злой поступок, но однако я в тот же момент поняла, что он будет очень недоволен, если узнает, что его видели и слышали, и я спряталась за перила. Я выбрала неудобное место, потому что луна освещала все мое лицо. Он увидел меня. Он мог видеть только мою голову, но он смотрел на меня испуганными, страшными глазами. Я привыкла к темноте, стоя на лестнице, и потому хорошо могла видеть выражение его лица, когда он выходил из освещенной комнаты. «Кто там?» – Сказал он глухим голосом.