Бродя на костылях по коридорам больницы, он обводил прощальным взглядом стены и не находил себе места. Он даже записал в своем блокноте:
«Сейчас я попросил доктора, чтобы он меня выписал… Это решение хотя и было принято мною еще вчера, но чувство, которое меня сейчас охватило, не имеет ничего общего со вчерашним настроением. Удивительно: мне как будто жалко стало расстаться с больницей… Это чувство я переживаю всегда, когда приходится расставаться с обстановкой и средой, к которым я уже успел привыкнуть. А здесь?! Ежедневный ад кромешный. Кроме сплошного ряда неприятностей и всевозможных безобразий, ничему не был свидетелем; и вот на! Жалко расставаться. Или это потому, что я ухожу без определенного результата шести с половиной месяцев лечения? К кому я опять попаду под нож? И что меня вообще ожидает впереди? Не худшее ли?..»
Конечно, самым разумным было уехать из Петербурга в Пятигорск и там, на водах, продолжить лечение. Но Коста боялся новой встречи с Анной. Сейчас это могло бы только усугубить его состояние, и вопреки всякой логике, вопреки запрету властей, он решил провести лето во Владикавказе.
Никогда еще на маленькой железнодорожной станции Дарг-Кох не собиралось столько народу. Весть о том, что Коста едет домой, облетела Осетию. Люди, которые с волнением следили за ходом его болезни и от души желали выздоровления, приехали сюда, чтобы встретить своего поэта. И если генерал Каханов не пускает Хетагурова во Владикавказ, — что ж, он поживет в горах, подлечится. Дома, говорят, и стены помогают.
День выдался ясный, солнечный. Далеко-далеко на горизонте, в яркой синеве, белели горы. Воздух был чист и свеж, как родниковая вода.
Чернели мохнатые барашковые шапки, поблескивали кинжалы и газыри. Народ с нетерпением поглядывал в ту сторону, откуда должен был прибыть поезд.
А к станции все подкатывали экипажи и арбы.
Дзантемир Шанаев медленно ходил по платформе со своим другом Иналуком Гайтовым, полковником в отставке, некогда героем Дунайской кампании. взволнованные, они перебрасывались короткими фразами, с полуслова понимая друг друга.
— Смотри, сколько людей собралось. Любят его, — негромко сказал Дзантемир.
— Одни любят, другие ненавидят, — откликнулся Иналук. — Сенька Людоедов вряд ли сегодня ликует.
— Не только Людоедов, но и еще кое-кто.
— В городе только и разговоров…
— Дзантемир тревожно покачал головой.
— Дела, дела. Как-то они обернутся?
Где-то вдали прокричал паровоз — визгливо, пронзительно и коротко. И сразу отчетливо донесся громкий цокот копыт — кто-то во весь дух скакал к станции.