Так нашел Коста в чужом городе родной дом. Леля стала ему словно младшей сестренкой. В свободное от работы в порту время он вместе с нею ходил на базар, помогал готовить незатейливые обеды. Иногда Коста «зайцем» пробирался в академию, слушал лекции, вечерами они долго засиживались с Синеоковым, вели нескончаемые беседы. И эти разговоры — о Сен-Симоне и Чернышевском, о Фурье и Герцене — постепенно стали для Коста неотъемлемой частью его петербургской жизни.
Когда Коста читал Ивану Ильичу свои стихи, тот слушал внимательно, переспрашивал, просил повторить.
— Так, так, — говорил он негромко. — Как это там у тебя? Ну-ка, еще раз!
И Коста читал:
Жалеть бесполезно… Роптать не умею…
Прости, коль напрасно себя я сгубил, —
Прости! Но клянусь тебе смертью моею —
Свободу я больше, чем славу, любил…
Для нее не щадил я ни жизни, ни силы..
Клянусь — и теперь не жалею о том…
Но слушай, товарищ, пред дверью могилы
Тебя я, как брата, молю об одном…
— Постой, постой, — прерывал его Иван Ильич. — Насчет могилы — это тебе еще рано. У тебя вся жизнь впереди. Для борца смерть — бегство. Так что об этом не надо. А вот тут здорово: «Свободу я больше, чем славу, любил!» На стихи Якубовича похоже… Слышал о таком поэте?
— Конечно! — воскликнул Коста. — Я даже знаком с ним. Только не знаю, где он сейчас.
— Арестован, — сказал Синеоков. — В Дерпте организовал типографию, засыпались… Умнейший человек. Я читал письмо, написанное Якубовичем накануне ареста. Некоторые строчки наизусть запомнил. Послушай! «Вы спросите, отчего же теперь так мало сил? Я вам отвечу стихами Некрасова: «…Гремел, когда они родились, дикий гром, ручьями кровь лила. Эти души робкие смутились, как птицы в бурю, притаились в ожиданьи света и тепла…» Ну, так завоюем же этот «свет» и «тепло»! А для этого нужно идти рука с рукой».
Однажды Иван Ильич, как величайшую драгоценность, принес домой старые затрепанные номера герценовского «Колокола». Коста с благоговением взял их в руки. Как давно не приходилось ему видеть «Колокол»! Он рассказал Синеокову о лопатинской библиотеке, где просиживал чуть не ночи напролет.
— Герман Лопатин? — переспросил Синеоков. — Ах, знаю, знаю…
Но больше ничего не сказал, и Коста понял: не такие сейчас времена, чтобы быть откровенным даже с друзьями.
— Разные грузы перевозить приходится, — продолжал Иван Ильич и кивнул на «Колокол», который Коста бережно держал в руках. Но и тут Коста ни о чем не стал расспрашивать. Работая на пристани, он не раз замечал, что Синеоков принимает от матросов какие-то таинственные посылки. Не опасаясь Коста, Иван Ильич спрашивал: «Лично мне? Очень хорошо!» И быстро удалялся в свою каюту.