Омнибус медленно полз к туманной седловине перевала. Внизу, по ту сторону перевала, — деревня Млети. Там Ладо тоже ночевал и за скудным ужином долго толковал с крестьянами. Он не мог забыть, как полиция и казаки избивали нагайками и рубили шашками кондукторов и кучеров тифлисской конки, которых Ладо поднял на забастовку, мучился побоищем, каждую ночь вспоминая израненных, избитых людей. Крестьянам Ладо говорил о мести — они должны не только сообща защищаться от князя, владетеля этих мест, но и сами нападать на него, на его слуг.
Если бы удалось сегодня заночевать в Млети и снова встретиться с теми крестьянами, Ладо начал бы разговор с другого, с того, что им надо прежде всего полюбить простых ингушей, не называть нечестивцами, нехристями чеченцев, не передразнивать говор осетин, признать братьями бедняков армян и русских и понять, что у обездоленных есть только один враг — тот, кто всех их грабит и притесняет.
В Тифлис приехали затемно. Выйдя из омнибуса, Ладо посмотрел на оживленный, освещенный газовыми фонарями Головинский проспект. Возле Разгонной почты ютилось несколько лавок. Одна была открыта. Ладо купил хлеб, свой любимый тушинский сыр, остановил проезжавшего извозчика и поехал на железнодорожный вокзал. Кучер не оборачивался, и Ладо на темных улицах отламывал хлеб и сыр и бросал кусочки в рот.
Кое-где выросли новые дома. Город за последние годы стал отстраиваться, расти. Города меняются скорее, чем люди, потому что люди, перебираясь в новый дом, переносят в него старые привычки. А может, он и ошибается — нынешнее время сильно разрушает прежний уклад.
— По Михайловскому или через Кирочную? — опросил кучер.
— Через Кирочную.
Михайловский проспект слишком многолюден. До чего иногда все это надоедает! То, что несколько лет назад вызывало азарт, привлекало, понемногу превратилось в привычку, а привычка — тяжкое бремя. Двойная жизнь нелегка. Или Ладо слишком много вкладывает в свою игру? Порой ловит себя па том, что, изображая для окружающих дьякона или купца, он и мыслить начинает как священнослужитель или делец. А от фамилии своей — Кецховели Ладо, кажется, совсем отвык.
Подъехали к вокзалу. Ладо послал кучера купить ему билет до Баку. Кучер принес билет, получил на водку и остался доволен щедрым господином.
В купе вагона сидел красивый, словно на парном молоке взращенный блондин, он был хорошо, с рассчитанной небрежностью одет, гладко причесан, серые глаза умны, на щеках румянец. Обычно такие люди поздно стареют, и даже в восемьдесят лет на их лице не бывает морщин.