Небо, продолжавшее бодро синеть, отливая лазурью, как бы стало ниже, всё чаще и чаще цепляясь медленно, словно натужно плывущими на север плотными, белёсыми облаками за верхушки могучих лиственниц, венчающих скалистые сопки правобережья Лены. По утрам от сильного падения температуры воздуха над рекой образовывался такой густой, непроглядный, медленно клубящийся туман, что пароходы вынуждены были, чтобы не наскочить на мель или того хуже — на береговые скалы, бросать якоря и подавать всю ночь длинные, глухие, словно глубоко вязнущие в тумане предупредительные гудки на случай, если бы какой-нибудь капитан-ухарь, пренебрегая правилами судоходства, всё-таки решился на продолжение слепого плавания в темноте.
В полуночном мраке, плотно окутывающем реку, мужики из прибрежных посёлков перешли на рыбалку с лодки. Для этого на самом носу ставили ярко горящий от автомобильных батарей фонарь, чтобы светом пронизывать до берегового дна прозрачную воду со стоящими против течения линьками и тайменями. Лодка в безветренную погоду сплавлялась по речной глади так бесшумно, что совершенно не пугала их, пока в спину не вонзалась смертоносная острога, метко направленная в резком и метком броске рукой рыбака. Но густой темнотой пользовались вовсю ещё и, чёрт их подери, ленивые охотники. Дело в том, что подросшие зайцы, ещё совсем не опытные, точней, совершенно не пуганные, от дневной жары испытывающие сильную жажду, по ночам из прибрежных тальниковых кустов безоглядно выбегали к реке попить воды. Но по дороге к ней или от неё неожиданно их ослепляли ярким сабельным автомобильным светом, и вместо того чтобы пулей нырнуть в спасительную темень, они, словно заколдованные, бросались наутёк в световых границах, становясь лёгкой добычей для меткого стрелка. Назвать по чести такое промысловое занятие иначе, как убийством, было нельзя. Люди с тонкой, жизнелюбивой душой страшно жалели бедных зайцев, а к так называемым охотникам относились с нескрываемым негодованием и презрением. Между тем, и такой подлый промысел являлся суровой правдой жизни. Можно было не понимать её, но не принимать значило считаться или человеком, как бы свалившимся с луны, или просто духовно слабым, не способным бороться со злом в любом его проявлении.
Анатолий Петрович в юности немало пострелял водоплавающей птицы, добывал величественного, могучего, с ветвистыми рогами-короной гордого лося. Один раз даже на таёжной тропе столкнулся с медведем. От охватившего душу испуга щёлкнув курками двухстволки, резко вскинув её исключительно с целью защиты, прицелился в грудь лесного великана. И, скорей всего, не нажал бы на курок, если бы царь таёжных зверей, вместо того чтобы, как обычно летом, когда, находясь в состоянии сытости, он становится как бы мирным, свернуть с таёжной тропы, спровоцированный враждебным поведением человека, вдруг встал на задние могучие лапы и, грозно рыча, был готов в любую секунду наброситься на него. И, к сожалению, ничего не оставалось, как только, выстрелив картечью, свалить зверя наповал. О чём потом Анатолий Петрович очень долго и мучительно сожалел, ибо от природы был неисправимым романтиком, а добытчиком стал, можно сказать, поневоле, исключительно с целью пропитания в глухой тайге, находясь от дома в нескольких десятках километров на заготовке сена для совхозного скота.