– В стороны, сукины дети, в стороны! – вопил Селёдка, брызжа слюной и прыгая вокруг дерущихся. Арбалет в его руках дёргался, выцеливая травника.
– Щас я его, падлу!..
Жуга рывком поднялся на колено, вывернул чью-то руку с зажатым в ней ножом, и коротко, два раза пнул лежащего в лицо. Перекатился на спину, лицом к другому нападавшему, согнул проворно ноги и опять ударил – теперь уже в грудь. Подброшенный ударом, бородач упал спиной на тумбу солнечных часов и замер там, проколотый как бабочка булавкой. Мгновение он удивлённо пялился на штырь, торчащий из груди, попытался что-то сказать, но тут горлом хлынула кровь и он умолк. Крис выпал из его руки и воткнулся в снег.
Жуга перевёл взгляд на Германа. Вытер губы рукавом и сплюнул.
Стрела смотрела ему в лицо.
– Ну, рыжий, – оскалился Селёдка, – повезло тебе. Но теперь мой черёд ходить.
– Нет, – глухо сказал Жуга. – Мой.
Вильям так и не понял, что произошло. Раздалось глухое «Бум!», живот у Германа вдруг лопнул красным месивом, кровавые ошмётки разлетелись во все стороны на несколько шагов, а то, что от него осталось, дико воя, рухнуло на снег. Когда Гертруда с Вильямом выбежали во двор, Селёдка был мертвее мёртвого. Жуга сидел возле мраморной тумбы часов, поддерживая одной рукой другую. По виску и по плащу его стекала кровь.
– Куда тебя ранили? – Герта опустилась перед ним на колено.
– Жить буду, – травник поморщился. Повернул голову. – Как там эти?
– Один, вроде, жив, остальные дохлые, – Вильям приподнял одного, другого, шагнул к часам и замер, словно вкопанный.
– Жуга… – выдохнул он. – Посмотри!
Травник обернулся.
Снегопад уже давно прекратился. Солнце вышло из-за туч, и длинная кривая тень от гномона наискосок пересекла лицо распятого убийцы.
Сердце травника замерло.
Часы показывали нос и глаз.
***
Ран было три, из них лишь та, что на руке, внушала опасения. Крис, несмотря на малую величину, в умелых руках рубил не хуже сабли. Вся остальная кровь принадлежала Герману или кому-то из двоих других.
– Ты страшный боец, Жуга, – задумчиво сказал Вильям, помогая Гертруде перевязывать раны. – Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так дрался.
Травник поднял голову.
– А ты хотел бы, чтоб я дал себя убить?
Вильям ничего не ответил. Гертруда наматывала бинт плотно и тщательно. Кровь постепенно останавливалась.
– Как ты догадался, что делать с шаром? – спросила она. – Постой, не говори, я сама скажу. Сперва ты захотел его взорвать, но ничего не вышло, так? Потом, на улице, ты сообразил, что в прошлые разы шары взрывались, только если ты пытался выдать малый импульс…