В Догана Марлен не была ни влюблена, ни даже симпатии не испытывала. С недавних пор — уважала ящерра за его несомненное мастерство вождения, старалась понять. Но лишь потому, что у неё не было выбора. Имей она его, этот пресловутый выбор — уехала бы из Мыслите, не задумываясь ни минуты.
Доган это видел. Но он сумел сделать выводы из своих ошибок. А потому предпочитал не замечать, как она вздрагивает каждый раз, стоит ему сделать резкое движение или повысить голос. Догана понимал: злиться на Марлен за то, что она боится, это как осуждать воду за то, что она мокрая. Он сам виноват, что боится, этого не отнять.
Судья разрешил своей гонщице наведываться к родителям и встречаться с подругами. Но потребовал, чтобы всё её разговоры с Джин оставались публичными. Он доверял Джин, но он также доверял своим инстинктам, да и просто здравому смыслу: не должна бывшая любовница дружить с настоящей. Не должна — и точка.
Тем не менее, когда Недж попыталась деликатно намекнуть, что не против бы к Марлен в гости зайти — он взбесился и потребовал «не лезть к его гонщице».
— Ну да, твоя гонщица только для тебя, — хмыкнула тогда Недж. — Как же ты без неё.
Недж вроде бы приняля его требование. Но ящерр знал, это её «вроде бы» и яйца выеденного не стоит. И был постоянно начеку.
Постепенно, день за днем, в его отношениях с Марлен наметилась некая стабильность. Он старался не быть с ней слишком грубым, она — старалась не лезть на рожон. Выказывала характер, училась не бояться, но никогда не переходила черту дозволенного.
Доган и сам не заметил, как его жизнь заиграла новыми красками. Чертов ящерр влюбился в свою гонщицу, как юный беззаботный мальчишка, не испорченный ни войной, ни ответственностью.
Лисица ночевала в Эктале почти каждый день. Догану нравилось засыпать с ней рядом. Она не мешала, не раздражала. Судья с удивлением обнаружил, что у его лисицы прекрасное чувство юмора, и когда ей удавалось перебороть страх, наблюдать за ней становилось донельзя любопытно. Несколько раз, описывая операторов из ОГЕЙ-Центра, она даже заставила его по-настоящему заржать.
Доган сократил её участие в гонках на Млечной Арене до минимума. Вроде бы и убеждал её, что если уметь хорошо водить — ничего плохого с ней на арене не случиться, но сам… Доган решил, что это ему же дороже обходиться — сидеть у экрана и переживать, пройдет ли его гонщица следующее испытание, или нет. Решил, что нервы свои нужно беречь, а значит, нужно беречь Марлен.
Он нуждался в ней значительно больше, чем она — в нем, что было удивительно. В его жизни было много других забот, в её жизни был только он, но она по-прежнему осталась женщиной, которую он получил по праву сильного, а не потому, что она его выбрала.