Он уходит спать к себе, и Оливия долго лежит на кровати в одиночестве. Сна нет. Какой уж тут сон?
Если Сигваль сделает это… то, что он… должен? Он ведь должен ответить. Оливия отвернется от него? Она отвернется от него уже сейчас? За то, что он, по сути, защищает ее, от людей, которые желают ей смерти? Несправедливо.
И он… он даже сейчас не пытается оправдываться и что-то доказывать. Он просто оставляет выбор за ней. Дает понять, что примет любое ее решение. По крайней мере — поймет.
Ее сестра. Ее отец. Ее родной город…
Она желает смерти сестре? Или отцу, который не мог не знать, и даже, скорее всего, подсказал Каролине…
Она сама сможет простить Каролине после такого? Будет желать смерти в ответ?
Оливия тихо встает в темноте. Идет, осторожно, на цыпочках. Открывает дверь… дверь приоткрыта, словно Сигваль хотел сказать ей: «надумаешь — заходи, я жду тебя».
С первого взгляда кажется — он спит. Лежит в кровати, под одеялом, отвернувшись. С краю кровати, словно специально оставив место для нее.
У него был безумно тяжелый день, он устал.
И все же, Оливия чувствует…
Он хочет, чтобы она пришла… он хочет, но тоже не знает, что сказать ей. И не станет давить.
Она подходит, тихо садится на кровать. Потом залезает под одеяло к нему.
Он поворачивается к ней. Так же молча. Да, он не спал. Смотрит на нее. Просто смотрит и ждет. В спальне совсем темно, его лицо едва различимо.
И даже нет слов. Оливия ведь собиралась сказать что-то, объяснить… но сейчас все это кажется бессмыслицей.
— Я люблю тебя, — говорит шепотом, едва слышно.
Он… выдох… такой короткий напряженный. И ожидание снова. Как это звучит для него? «Я люблю тебя и готова принять»? «Я люблю тебя, но это простить не могу»? Что?
И все же. Начни он оправдываться, говорить ей, что иначе нельзя, и она найдет кучу причин, почему на месть он не имеет права, почему так нельзя. Но сейчас… Он оставляет этот шаг ей.
— Я не могу ненавидеть тебя за то, что ты еще не сделал, — говорит Оливия. — Может быть, потом все изменится. Но сейчас — я не хочу выбирать. Если все это правда… я верю тебе, я знаю свою сестру, своего отца, я понимаю… Но у меня нет никого, кроме тебя, Сиг. Если даже семья так поступает со мной, то что мне остается?
Выдох, почти судорожный. Облегчение. И он рывком пододвигается к ней, сгребает в объятья, прижимает к себе. Губами к ее виску.
— Я с тобой, — говорит тихо и горячо.