Желтоватое пламя робко мелькнуло, прежде чем разжечь миллионы искорок в мелких кристалликах инея. Стены и потолок маленькой каморки были сплошь покрыты им. Все кругом обледенело. Лед безраздельно овладел каморкой, толстым слоем стлался на ящиках, на столе, на кухонной утвари, плотной коростой покрыл одежду, висевшую на колышке.
Серебристая пыль с легким хрустом осыпалась со спального мешка, из которого медленно выбирался человек, с трудом напрягая мышцы. Он медленно разматывал бинт, страшась того, что ему придется увидеть. Вместе с марлей оторвался и ноготь. Из другого опухшего пальца сочился гной. Лишь бы не началась гангрена!
Он не верил, что сможет когда-нибудь нормально ходить. Если даже его найдут и отвезут на базу, любой хирург, не колеблясь, ампутирует ему стопу [6]. Он придвинул к себе баночку с мазью из рыбьего жира, обильно смазал ею пальцы и обмотал их куском полотна. Тоскливо глядел на исхудалые, ставшие теперь совсем тощими ноги. Стальные мышцы, которыми он некогда гордился, мышцы лыжника и альпиниста, сделались за четыре месяца дряблыми, исчезли без следа. Суждено ли ему еще когда-нибудь?..
Пронизывающий холод вернул его к действительности. Он осторожно натянул на больную ногу меховой чулок, на другую - лыжный ботинок и, прихрамывая, прошел несколько шагов до стоявших у стены ящиков. Пламя тускло горящей свечи метнулось в сторону, бросая длинные тени на сверкающие белизной обледеневшие стены.
В который уже раз в течение этих нескольких страшных недель - десятый, двадцатый или сотый - он проверял свои запасы? Все еще не терял надежды, что, может быть, проглядел кое-что и обнаружит вдруг хотя бы одну банку мясных консервов. Но, увы, ничего не нашел. Тяжело вздохнув, осторожно налил в примус последние поллитра керосина.
С сожалением глядел, как медленно, бесконечно медленно, словно нехотя, таяли, превращаясь в воду, льдинки и иней, соскребенные [так, хотя и неприлично] со стены. Не ожидая, пока вода закипит, он бросил в нее горсть овсяных хлопьев, помешал, добавил кусок маргарина, быстро, как скряга, погасил примус, а затем и свечу. Жадно стал глотать в темноте чуть теплую, недоваренную кашицу, заедая ее кусочками пеммикана [7] и сухарем. Эта единственная за весь день теплая пища не утоляла голода, однако ничего больше он не мог себе позволить. Прежде чем опять забраться в ставший от мороза твердым спальный мешок, он вновь зажег свечу и записал в блокнот:
"20 апреля 1931 года. У меня осталась только одна свеча. Керосин кончается. Левая стопа распухла, гноится. Неделю назад выкурил последнюю трубку. Сегодня минуло пять месяцев, как я покинул базу, четыре с тех пор, как я остался один. Три недели назад снег завалил все выходы. Сделал меня пленником... Напрасно я пытался пробраться через слой толщиной в несколько метров. Причем много раз. У меня не хватает сил. Один не выберусь из этой западни".