— На! Держи!! Поймай!!!
До последней гранаты держал я осаду, пока не обращал ничтожного в презренное бегство. Он кричал и падал, поднимался снова и, размазывая по лицу грязь, покидал поле битвы, грозно обещая расплату. Мне пришлось понимать по-киргизски. В другой раз он появлялся в окружении своих бабаёв(5). Снарядов у меня хватало на всех. С раннего утра я собирал тяжелые камни, рассовывая их по карманам, — так что если приходилось бежать, атакуя противника или же временно отступая, то одной рукой я должен был придерживать за резинку свои каменные штаны, иначе рисковал показаться врагу с голым задом. Борьба требовала затрат, порядком изнуряла, истощала силы, но с неколебимостью воина каждое утро, обложившись камнями, я терпеливо выжидал гяура снова и снова, пока однажды он не появился со старшим братом. Завидев меня издали, мой обидчик попятился. Я прицелился, но брат успел сделать предупреждающий знак рукой. Мишень моя пригнула голову и побежала прочь, петляя на ходу. Я знал, что камень догонит его и присел для точного броска по ногам.
— Стой ты, э!.. — брат смело зашагал в мою сторону. Камень в руке застыл. Ярость моя не имела власти над братом.
— Вот красавчик, вот молоток, — заговаривал тот меня осторожно, как строптивого верблюда, чтобы я как-нибудь не передумал.
— Ты зачем брата моего гоняешь, а, мелкий? — спросил он, подходя ближе. — Ну, давай, не тяни, вали как есть, да разбежимся, у меня физика началась-ты. Я тебя не трону. Так за что?..
— Он меня сиротой обзывал.
Брат помолчал. Я выронил камень.
Идем, вдруг говорит.
— Куда?
— Идем со мной, не бойся.
Я не боялся. Он привел меня к себе и хотел, чтобы я вошел, но я никак не давал себя уговорить, и, махнув рукой, он оставил меня стоять у входа. Тут же под навесом оказалась голубоватая машина с выпученными фонарями по бокам. Мне приходилось наблюдать издалека, как величаво проплывает она сквозь наш убогий кишлак, исчезая в облаке пыли. Теперь же она сверкала рядом и казалась доступной, как дремлющее животное в стойле. С передней крышки прямо мне в руки выпрыгивал серебристый олень, гордо выпятив грудь. Я потянулся к его рогам проверить, прочно ли они сидят, как за спиной заблеял баран. Я вздрогнул и оглянулся — барана нигде не было. Зато я увидал позади себя стену спелого винограда. Тугие гроздья теснили друг друга. Ягоды были огромными и прозрачными. Кисти свисали тяжело, как недоеное вымя. Я до того загляделся, что успел позабыть, зачем я здесь.
— Возьми, сколько сможешь съесть, — услышал я собственными ушами, как сказал виноградник. Прошло какое-то время, прежде чем я осмелел и подошел поближе. Сквозь витые виноградные прутья на меня смотрели древние глазные щели. По ту сторону густых зарослей, в тени виноградной лозы сидела старуха-киргизка и просеивала муку. Я вдруг ощутил, что передо мною то, что было всегда и никогда не могло быть иначе. Эта почтенная старая птица никогда не была молодой, но всегда сидела именно здесь, в резной тени винограда и, просеивая муку, в белом облаке пыли, дарила встречных сладкими ягодами, а заодно мудрым советом: